Андрей Морозов

О ЛЮБВИ И ДОЛГЕ В БЛОКАДУ

Неизгладимый след в жизни оставляют некоторые события: надрывают, обогащают, деморализуют, отправляют на подвиги. Воспоминания наваливаются неожиданно, когда в жизни случается подобное… Или на календаре выплывают круглые даты минувших событий…

Мальчишки и девчонки 30-40-х годов переживали Великую Отечественную войну вместе со всеми взрослыми. Они глядели на своих родителей, хотели походить на них, любили и уважали. А взрослые не забывали о детях.

Блокада была ужасным испытанием и мучением холодом и голодом. Смерть не пугала, она была кругом. Но надежда и вера в жизнь и победу были сильнее и не умолкали никогда. Достоинство ленинградцев было выше смерти.

Наверное, не стоит забывать, что задачей фюрера было стереть город Петербург с лица земли - директива от 22 сентября 1941 года. В ней есть такие строки: "После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населённого пункта. Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в дальнейшем существовании города непосредственно у её новой границы. Предложено тесно блокировать город и путём обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбёжки с воздуха сравнять его с землёй. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты… С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения этого большого города".

История не знала примеров подо-ного варварства, когда мирное население города должно было быть уничтожено измором. Эту идею Гитлеру предложил профессор Цигельмайер, ведущий специалист по питанию, заместитель интенданта гитлеровской армии. В 1945 году на допросе он расскажет: "Мы точно знали, сколько у вас осталось продовольствия, сколько людей в Ленинграде. Как же вы выдержали?! Как вы могли? Это совершенно невозможно! Я писал справку, что люди на таком пайке физически не могут жить. И поэтому не следует рисковать немецкими солдатами. Ленинградцы сами умрут, только не надо выпускать ни одного человека через фронт. Пускай их останется там больше, тогда они скорее умрут, и мы войдём в город совершенно свободно, не потеряем ни одного немецкого солдата… Я всё-таки старый пищевик. Я не понимаю, что за чудо у вас там произошло".

Решено было не брать город Ле-нинград, так как "он должен быть уничтожен почти научно обосно-ванным методом", - писал Геббельс в своём дневнике 10 сентября 1941 года.

Прорыв к победе на Ленинградском фронте состоялся 18 января 1943 года. Состоялось то, чего никогда не было в истории. Собранные в кулак силы и средства борьбы обрушились на врага изнутри измученного города. Это была небывалая политическая и стратегическая победа великого духовного масштаба и военной мысли. Кольцо 900-дневной блокады было прорвано. В этом была заслуга не только штыка и артиллерии, но и пера выдающихся мастеров слова и мысли. Наверное, стоит назвать имена литераторов, к творчеству которых так желательно было бы обращение нашего юного поколения. Это Анна Ахматова, Ольга Берггольц, Всеволод Вишневский, Александр Зонин, Вера Инбер, Вера Кетлинская, Александр Крон, Алексей Лебедев, Николай Тихонов, Александр Фадеев, Александр Чаковский, Евгений Шварц. Уже после войны О. Берггольц в письме к Л. Арагону вспоминала выражение русского писателя Андрея Соболя: "Корабли, походящие ночью, говорят друг с другом огнями". Вот и мне кажется, будет верным обменяться огнями настоящей любви с поколением, отстоявшим честь и достоинство великого города, готовящегося отметить своё 300-летие. Ольга Фёдоровна Берггольц решила без сокращений напечатать в "Ленинградской правде" письмо старшего лейтенанта Евгения Червонного - командира катера, вернувшегося из боя. Она получила его из рук комиссара, когда Евгения уже не было в живых.

"Родная Талюшка!

Трудно начинать трафаретными словами: "Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых". Но ведь это так, и надо мириться с действительностью.

Жизнь! Как гордо звучит это слово. В нем, как нигде, есть сочетание различных чувств: печаль и радость, страдание и блаженство - всё это соединено в одном слове - жизнь!Я не хочу быть бахвалом, говоря, что жизнь мне безразлична. Нет, она оценена очень высоко. И терять её весьма тяжело. Молодость. Что может быть дороже этого? Я не отношусь к категории "мрачных искателей смерти на поле брани". Смерть находит оправдание только тогда, когда приносит пользу. И играть жизнью без расчёта недостойно человека.Но это отнюдь не значит, что надо бояться опасности. Много возможностей было у меня, чтобы остаться на берегу. Но я, как и многие мои товарищи, выбрал море, где больше опасности и риска, но зато можно найти полное применение себе и принести максимум пользы. Проще - это было желание отдать всё, что имеешь.Есть жизнь, заключающаяся в ежедневном прозябании на положении безгласной скотины, и есть свободная и счастливая жизнь с прекрасными перспективами. И вот добиться завоевания последней является целью и задачей каждого из нас. На наше поколение возложена большая и благородная задача: ценою своей крови и жизни приобрести право на счастье.

Вот сейчас вспоминаются детство и юность. Первые робкие шаги в подготовке к сдаче "аттестата зрелости". Первый экзамен для меня - это 1938-1939 годы, концлагерь мятежников в Испании. Там я избавился от части того благодушия, от привычки видеть всё в розовом свете, которые присущи каждому юноше и девушке. Это был хороший урок в попытке познать жизнь. Там, в Испании, появилось ясное представление о враге. Результатом явилось решение - всю свою жизнь посвятить военному делу, быть командиром. Сейчас ты уже ощутила привкус ненависти к фашистам. А у меня он появился ещё тогда.

Спокойный и мирный 1940 год. Год грандиозных планов на будущее… И вот пришла война. Перед каждым стояла проблема - найти своё место, быть достойным сыном своей Родины. Старое чувство ненависти, оккупация любимой Украины, потеря отца, матери и брата, сознание того, что борьба всеобщая, что на кого-то полагаться нельзя, - помогли мне с первых дней войны определить свою роль и место. Война стала испытанием, она окончательно определила характер. Я отдавал всё. И наберусь смелости сказать, что никто не может упрекнуть меня в поступке, недостойном командира- коммуниста. Нам пришлось узнать правду жизни, горькую и твёрдую, раньше срока, который положен по возрасту. Но тем дороже стала нам сама жизнь. Познаёшь действительную цену её, и каждый день или час её представляется уже не мелочью.

Я знаю и уверен, что, выйди я целым из этого испытания, мы зажили бы с тобою счастливо. Но что поделаешь! По-видимому, личное счастье (в повседневном понимании) не каждый познаёт. Мы живем в такое время, что прежде чем претендовать на это счастье, необходимо завоевать его в жёстокой борьбе, внести свою скромную лепту в общее дело. Будут ли это силы, знания, кровь или жизнь - безразлично. Вне этого оставаться нельзя.

Вспомни иногда, что был любящий тебя человек, который не задумываясь отдал бы жизнь за свою Талюшку… Ведь оно в действительности так и есть. Во всём общем есть частица каждого человека.Я верил в твою любовь, знаю, что она кристально чистая, и тем отрадней для меня вспомнить прожитое время.

В свои 24 года, уходя из жизни с ясным сознанием выполненного долга, я рад, что этот период, хоть он и был так краток, насыщен большими чувствами.. Термин "ничто" не найдёт здесь своего применения. Я знаю, что тебе трудно будет смириться с мыслью об утрате твоего Женьки. Но прошу тебя, не давай никаких обетов. Постарайся быстрее рассеять всё мрачное. Сделай свою жизнь счастливой. Каждый приходит и уходит. Один раньше, другой позже. Это закон. Я хочу верить, что через некоторый промежуток времени всё забудется или хотя бы сгладится и ты ещё познаешь личное счастье.

Хочется выразить чувство благодарности твоим маме, папе и Зойке. Ведь они относились ко мне как к сыну, и человек, проведший не весьма приятное детство, тем сильнее это ощущает. Желаю им счастливой, долгой и беззаботной жизни. Надеюсь, что твоим родным и Зойке ещё придется ласкать и пестовать своих внуков, сыновей и племянников.

К тебе есть одна просьба. Кончится война, наступит мирное время. По возможности, постарайся разыскать братишку. Если он жив, то страна воспитает его. Расскажи ему обо мне. Зовут его Александром, рождения 1930 года, остался в Херсоне. Тешу себя мыслью, что ты найдёшь его.

Посылаю тебе удостоверение о награждении. Пусть будет маленькой памятью. Ничего другого не имею.

Вот как будто бы и всё. Хочется так много сказать, найти такие слова, которыми можно выразить свои чувства, но я знаю, что не везде это удалось. Но в этом ли забота? Ты и так хорошо знаешь своего Женьку и с полуслова поймешь его. Ведь так?

Желаю счастья, здоровья и бодрости. Будь умницей. Не надо сильно печалиться. Ведь этим не поможешь. Прими всё как должное. Устраивай свою жизнь счастливо - так, чтобы могла пожить и за меня. Вспоминай иногда Женьку, но без грусти, а с мыслью, что он погиб не напрасно. Будь счастлива. Любящий тебя Женька."

Вот настоящее письмо о любви к Родине и женщине. Вот подлинное мировоззрение и мироощущение бойцов.Можно ли было предвидеть, что во время рассказа об этих событиях морякам Ленинградской военно-морской базы в матросском клубе в 2001 году в зале окажется та самая Зойка! Так состоялась "перекличка огнями" поколений - по-детски подлинная святость!

Эта перекличка стала святой для ленинградцев и представителей всего мира на великом нашем мемориале - Пискарёвском кладбище. В своём письме к Эльзе и Арагону О.Ф. Берггольц поделилась своей радостью: "Днём я была на Пискаревском кладбище, где в больших братских могилах, которые только в длину тянутся больше, чем на 300 метров, погребено более миллиона ленинградцев, горожан и солдат, погибших, главным образом, от голода. Там возводится сейчас большой архитектурно-скульптурный ансамбль (первый такой в городе, да и в Союзе), и главную аллею будут открывать неугасимые светильники, а заканчиваться она будет огромной - в длину и в высоту - стеной. И вот на этой стене уже наполовину высечены, - на граните, - мои стихи, эпитафия, посвященная тем, кто здесь погребен, кто погиб в 1941-1943 годах.

Мои дорогие, как поэты, - вы знаете, как это волнительно читать свои стихи в сигнальном экземпляре книги - ведь они совсем другие, чем в карандашном черновике, чем взятые на машинку, - а тут серый неполированный, суровый гранит, и безоглядное поле с невысокими ровными рядами широких могил, и обнаженные деревья, и ветер, и эти огромные буквы такого же шрифта, как на Марсовом поле, над жертвами Революции... И все, все это - моя жизнь, и даже, может быть, второй мой муж, погибший от голода в 42 году, лежит здесь же, человек немыслимой духовной и внешней красоты, с которым 12 лет прошли как первый день, - нет, все лучше и лучше было, вплоть до последних его дней, включая их, хотя они были трагедийны до предела. Я писала о нем в поэме "Твой путь".

Но для меня везде твоя могила

и всюду - Воскресение твоё.

Но он наверняка где-то здесь, на Пискарёвском, - умерших в ту ночь в больнице должны были хоронить здесь, а самой мне было не похоронить его, я ведь уже почти умирала, хотя и писала, и работала...

И вот как бы не мои, громко звучали сегодня с гранита слова стихов, начинающихся строкой "Здесь лежат ленинградцы". Эпитафия большая, почти в тысячу букв, - тоже продолжает традицию Марсовых камней, но она проще, чем слова Луначарского... Ваша стена Коммунаров, камни Марсова поля, теперь вот эта стела - какая между всем этим прочная, подлинная связь истории и жизни - не смертей, а жизни, изни! - и через всё идёт и во всём живёт бессмертный огненный стержень Революции... И мне захотелось написать вам об этом, не в порядке похвальбы, а попытаться передать то ощущение связи времен, связи с вами лично, выражающееся не в обмене сувенирами, а в обмене огнями - пусть редком и мгновенном, но искреннем. А, может быть, - я смогу быть полезной вашей газете в смысле каких-либо корреспонденций о культурной жизни нашего города и т.п. Я мечтаю также о том, что успею еще до смерти своей побывать в городе, который - заочно - люблю с самого детства, - в Париже. Мне очень жаль, что не смогу выбраться в Москву, повидать вас, хоть немного поговорить с вами... Я эгоистично написала много о себе и ничего о ваших книгах, - но это только потому, что тогда письмо моё неизвестно когда бы кончилось, а я тороплюсь его достукать (даже машинкой воспользовалась, что допускаю при писании писем крайне редко), потому что хочу отправить с одним своим хорошим другом, который уезжает в Москву. А кое-что из новых книг пошлю уже на Лилю по почте - но стихов новых у меня не так много, мне вообще трудно писать, - не из-за времени и не из-за собраний. Я, кстати, ни на одном собрании по "укреплению связей с жизнью" даже не была, - лучше жить всей жизнью, чем рассуждать, как это "наладить" - верно? Но я пишу не только стихи - заканчиваю киносценарий, - по мотивам поэмы своей "Первороссийск" - там очень много нового по сравнению с поэмой, много нового материала, много новых лиц и мотивов... Готовлю двухтомник, пишу второй отрывок для "главной книги", - как бы продолжение "Поездки прошлого года", опубликованной в N 10 "Нового мира" за 54 год и т.д.

Обрываю своё слишком длинное письмо, в котором так многого не успела всё же сказать. Крепко жму вам обе руки, желаю здоровья и здоровья, надеюсь на встречу, - у вас или у себя. И очень люблю вас!

Ваша Ольга Берггольц".

Замечательно, что родная сестра Ольги Фёдоровны Берггольц - "Муська" - Мария Фёдоровна Берггольц нашла силы, несмотря на все свои недуги и почтенный возраст, составить две книги: "Прошлого - нет", куда вошли стихи и поэмы из рабочих тетрадей, и "Встреча", куда вошли "Дневные звёзды", письма, дневники, заметки и планы. Обе книги изданы (к сожалению, малым тиражом) в Москве издательством "Русская книга" в 1999 и 2000 годах.