ПИСЬМО БОРИСА ПАСТЕРНАКА - ИОСИФУ СТАЛИНУ.

Из воспоминаний Евгения Борисовича Пастернака, сына поэта. Борис Пастернак с девятилетним сыном Женей в ноябрьский день 1932 года стояли у окна в квартире на Волхонке и смотрели на проходящую мимо траурную процессию. Сталин в серой шинели, склонив голову, шёл за гробом. Траурная процессия следовала на кладбище Новодевичьего монастыря. Хоронили Н.С. Аллилуеву. Пастернак был очень взволнован.

17 ноября 1932 г. в “Литературной газете” было опубликовано соболезнование советских писателей И.Сталину с припиской Бориса Пастернака.

1932 год для Пастернака был на редкость тяжёлым: он разошёлся с женой Евгенией Владимировной Лурье и женился на Зинаиде Николаевне, в девичестве Еремеевой, у которой было два малолетних сына – Адриан и Станислав Нейгаузы. Две семьи тяжело переживали разрыв. “Ах какая тяжёлая зима была, – писал Пастернак двоюродной сестре Фрейденберг о зиме 1931 – 1932 гг., – в особенности после приезда Жени. Мучилась бедная... но сколько и всем, и мне в том числе, было страданий. Сколько нерешённых трудностей с квартирой...”

Новая семья скиталась по квартирам знакомых и друзей. Негде было приклонить голову. В конце 1931 года Зинаида Николаевна и Борис Леонидович ездили в Ленинград с целью найти там жильё. Но поездка была безуспешной. Весной 1932 г. Пастернак получает небольшую квартиру в доме Герцена на Тверском бульваре. Они производят обмен: Евгения Владимировна с сыном переезжают в дом Герцена, а новая семья – на Волхонку, в многокомнатную коммунальную квартиру.

Для того чтобы собрать материал для романа, действие которого происходит на Урале, он с семьёй летом 1932 года едет в Свердловск по приглашению местного обкома партии. Сначала они живут в Свердловске, а потом на даче, на берегу озера. Но Пастернак не выдерживает зрелища умирающих от голода людей, ссорится с местным руководством, и семья возвращается в Москву. Зинаида Николаевна вспоминала: “По приезде в Москву Борис Леонидович пришёл в Союз писателей и заявил, что удрал с Урала без задних ног и строчки не напишет, ибо видел там страшные бедствия: бесконечные эшелоны крестьян, которых угоняли из деревень и переселяли, голодных людей, ходивших на вокзалах с протянутой рукой, чтобы прокормить детей”. Уже позднее, зимой этого же года, Пастернак пишет родителям:“... в наше страшное голодное время, когда чужое несчастье лишает тебя всех твоих прав... я не мог при сильной тяге к работе, не мог: потому что этой условной действительности, которую воображают и о которой рассуждают... нет на свете, и искусство не может заниматься несуществующим, а оно сейчас притворяется, что им занимается... Ты посмотри, что дикая война 1914 – 1918 гг. наделала... и столько, столько ещё времени будут расхлёбывать, что когда-нибудь в каком-нибудь 2014 г., пожалуй, убедятся, что война-то ведь, действительно, несмотря на четырёхлетний корень, была столетней...”

Еще в 1931 г. Пастернак познакомился и подружился с Тицианом Табидзе и Паоло Яшвили. По их приглашению лето 1931 года Пастернак с Зинаидой Николаевной проводят в Грузии. Он полюбил эту древнюю с богатейшей природой землю, был просто очарован её сказочной самобытностью и гостеприимством. Из письма, адресованного Яшвили: “Тифлис для меня то же, что и Шопен, Скрябин, Марбург, Венеция...” Сердечная привязанность к Грузии сохранилась на всю жизнь. Без сомнений, под влиянием этого чувства началась работа над переводами грузинских поэтов. В 1933 г. в составе писательской бригады он едет в Грузию для изучения литературы.“Это было сердце древней Колхиды (на горе над Рионом) на развалинах древней горы Эа, цели экспедиции аргонавтов, в месте, куда археология помещает резиденцию Медеи, близ Рионской электростанции”,– писал он родителям. Период “молчания” Пастернака, начавшийся летом 1932 г., был прерван переводами грузинских поэтов, которые были изданы книгами Важа Пшавела “Змееед” в 1934 г. и “Грузинские лирики” в 1935 г.

В 1934 г. состоялся съезд победителей – XVII съезд партии, после которого Бухарин был назначен редактором газеты “Известия”. Пастернака привлекают к работе в этой газете. 6 марта 1934 г. опубликованы его переводы Яшвили и Табидзе. Это не гражданские, а пейзажные, камерные стихи.

С лета 1933 г. стало казаться, что наступила “оттепель”, что период казней и ссылок прошёл: многие возвращались из тюрем и лагерей. Но 13 мая 1934 г. арестовали Осипа Эмильевича Мандельштама. При обыске были найдены стихи “О кремлёвском горце”.

Ещё до ареста это крамольное стихотворение Мандельштам прочитал Пастернаку. Свое мнение Борис Леонидович высказал так: “То, что вы мне прочитали, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принять участие. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал и прошу вас не читать их никому другому”. Но Мандельштам не последовал совету Пастернака. Стихи быстро распространились по литературной Москве. Они были известны и ленинградцам А.А.Ахматовой, её мужу Н.Н. Пунину и сыну Л.Н. Гумилёву. В литературной среде были доносчики, и в результате – арест Осипа Эмильевича. И приговор – высылка в Чердынь, где Мандельштам выпрыгнул из окна больницы и сломал руку. Борис Леонидович встречался с Бухариным, который написал письмо Сталину: просил смягчить участь Мандельштама и упомянул, что Пастернак тоже волнуется. Сталин приказал пересмотреть дело и выбрать другое место ссылки – так оказались Н.Я. и О.Э. Мандельштамы в Воронеже (воистину “времена были вегетарианские”). Сталин позвонил Пастернаку. Разные версии телефонного разговора ходили по двум столицам, эти версии Ахматова назвала “фольклором”. Ясно одно: разговор шёл о Мандельштаме. Сталин спрашивал, какого мнения Пастернак об опальном поэте и почему он, Пастернак, не хлопочет за Мандельштама. Пастернак отвечал, что если бы он не хлопотал, то Сталин ничего бы не узнал об этом деле. Сталин до конца не выслушал ответ и повесил трубку. Крайне расстроенный и недовольный собой, Борис Леонидович стал звонить в Кремль и просил соединить его со Сталиным. Но ответ был один: “Сталин занят”...

(Окончание читайте в печатном издании. )