журнал писателей России

Библиотека журнала "Невский альманах"

Санкт-Петербург

2011

Открыть книгу в отдельном окне

Владимир Скворцов

Качели памяти

   В очередную книгу петербургского поэта Владимира Скворцова вошли как новые, так и лучшие произведения прошлых лет, на десятки из них композиторы написали музыку. Творчество автора во многом автобиографичное, отсюда и название книги "Качели памяти".

   Автор книги благодарит руководителей Литературного фонда "Дорога жизни" за помощь и поддержку в издании этой книги.

ОТЗЫВЫ НА КНИГУ

Дмитрий КАРАЛИС     

Книга хорошая.

От твоих стихов в душе радостно делается, чего не скажешь о стихах других поэтов, даже "классиков". Чистая вода и кока-кола.

Вот читаю, и вспоминаю их, вознесшихся на пьедестал современной поэзии. Боже! Не хочется называть имена. Герметизм, следы шлифовки, утонченность чувств, собственное величие, личные переживания вселенского масштаба по поводу и без повода, жалобы на несправедливость мира... Одним словом, такая зашифрованная фигня, что тошнит. А считается, что Поэты! И про других: "Нет, братец, это не поэзия..." Судьи х...! Еще Л.Н. Толстой писал в работе "Что такое искусство" - нет ничего опаснее для искусства, чем так называемые школы. Вкусовщина. Сядет такой за руль, и пиши пропало.

Поздравляю!

Николай ПИДЛАСКО     

Прочитал "КАЧЕЛИ ПАМЯТИ". Книге очень рад! От души ещё раз поздравляю Вас с важным событием в вашей жизни - РОЖДЕНИЕМ замечательной книги. Верю, что из-под Вашего пера выйдут другие, новые сборники, такие же добрые, высоконравственные, в которых Родина и Человек (его боль и любовь ко всему, что его окружает) всегда будут занимать главное место в печатных строках Ваших произведений.

Удачи Вам и ЗДОРОВЬЯ!

Читая многие стихотворения, я словно находился у себя дома, словно побывал в детстве. Мне по душе и свет, и тепло Вашей книги.

Моя библиотека теперь пополнилась не только Вашими публикациями в журналах "Невский альманах" и книгой " Мне в России Руси не хватает", но и пахнущей не только типографской краской, но свежестью луговой полевых ромашек, книгой "КАЧЕЛИ ПАМЯТИ". Я к ней буду возвращаться часто и не раз ещё прочитаю. Там есть то, без чего на земле жить тяжело... и есть то, с чем жить на земле ЧЕЛОВЕКУ в радость. За то огромное, дружеское спасибо!

г. Колпино, С-Пб      

Марина ЗУБОВА     

Владимир Степанович! Ваша "Баба Клава" истино народная поэма (на мой взгляд, это именно поэма, а не стихотворение). Здесь всё - и искромётный юмор, и фразеологизмы, и язык, присущий русской глубинке - родное , до боли знакомое, близкое, любимое с детства..  Интересны герои - баба Клава, соседка с бигудями на голове, гармонист и гитарист, седой кот,  и даже плутишка-кротишка, подрывающий бабушкины грядки. Особо хотелось бы отметить прапрадедушку Харитона, силача,  героя, кузнеца, выковавшего пресловутую кочергу. Интересен образ лирического героя-автора, я его , как живого вижу, будто снова в Болдино вернулась! Любые враги рядом с этими былинными богатырями, будь то французы, немцы или америкосы с их НАТО, мелкая шушера!

Прекрасно то, что Вы вставили в канву повествования частушки. Поэт Николай Старшинов, который долгое время опекал наше литературное объединение "Радуга", услышав их, плясал бы от радости. Хотя, конечно, радостного, особенно в русских деревнях, сейчас мало. Но народ не унывает, живёт, слагает анекдоты про вороватых политиков, молится Богу, сам не плошает и надеется на лучшую долю.

Если не возражаете, то вместе со стихами в "Арине" дадим и "Бабу Клаву" . Главному редактору - поэту Борису Селезнёву, который знаком с Вами по кстовскому "Смеху", она очень понравилась.

г. Саров      

Мария АМФИЛОХИЕВА     

НЕМНОГО О НАРОДНОСТИ

Новая книга Владимира Скворцова «Качели памяти» (Библиотека журнала «Невский альманах», СПб, 2011) заставила меня задуматься, почему не присваивают поэтам звания народных, подобно тому, как даётся это звание артистам. Помните хрестоматийную фразу В. Белинского о том, что народность состоит вовсе не в описании сарафана, а в передаче народного духа, в умении писателя отразить мир с истинно народной точки зрения?

Что характерно для такой позиции? Мне кажется, это и ясность мышления без излишних мудрствований, и лукавый «дед-щукарский» юморок, а самое главное – удивительная непотопляемость. Как бы ни захлёстывали крутые волны жизни, плывёт судёнышко – и парус потрёпанный, и матросы не в богатых камзолах, а так себе, верёвкой подпоясаны, а не унывают, песни поют, побасенки рассказывают. Может быть, скажете, образ несколько лубочный, упрощённый? Да, наверно, это так, спорить не буду. Но зато понятный образ и симпатичный. Когда-то поэт Евгений Евтушенко написал маленькую поэму о ванька-встаньке, увидев в старинной игрушке символ русского характера: как бы ни клонили, как бы ни прижимали – всё равно вывернется, покачается и встанет прямо. Тоже упрощение, конечно, но жизнеутверждающее, оптимистическое.

Вот как раз оптимизм и есть самое главное, на чём стоит поэзия Владимира Скворцова. Стихотворений в книге много, и написаны они в разные периоды жизни автора. Не случайно дано сборнику название «Качели памяти» – амплитуда от пробы пера солдата-призывника до произведений последних лет. Несмотря на такое совмещение времён, книга едина, и характер лирического героя (а я думаю, здесь этот термин уместен), заложенный уже в ранних стихах, не меняется, а лишь развивается.

Этот герой – замечательный рассказчик, выхватывающий из жизни яркие сценки, уверенными штрихами рисующий портреты людей, встретившихся ему на пути. Недаром многие стихотворения посвящены конкретным лицам, путь незнакомым читателю, но удивительно узнаваемым, потому что не случайные характеры схвачены, а типические (русский ветеран, бабушка, решившая стать поэтом, климовская старушка, мастер, поместивший под фронтон дома свое сердце…) Наверное, не обошлось здесь и без героев наполовину придуманных, потому что какая же литература без вымысла и какая же сказка без выдумки?..

В некотором роде квинтэссенцией всей книги является стихотворение «Баба Клава и НАТО». Строго говоря, это повествование в стихах, небольшая поэма, главная героиня которой – бабка Клава – явно недальняя родственница некрасовским крестьянкам. Может быть, нет в ней могучей стати Матрёны Тимофеевны, но зато по силе духа она ей не уступит. Не уступит перед житейскими невзгодами, даже собственной старости не сдастся. И герой-рассказчик на своё невольное восклицание и вопрос получает простой и достойный ответ:

           – Из какого же ты замеса?

           Вечно радостна и светла,

           Словно топаешь не из леса,

           А на отдыхе побыла!

           – Воздух, милый, в деревне сладок,

           И привыкшая я к труду.

           Мне всего лишь восьмой десяток,

           Я за клюквой еще пойду.

В повествование о том, как герой поэмы навещает тётку Клаву, вписывается исторический пласт, без которого содержание осталось бы на уровне эпизода из частной жизни. Но стоит у печки в избе бабы Клавы кованая прапрадедушкой Харитоном кочерга – и мы невольно совершаем путешествие в прошлое, когда это мирное орудие, предмет домашней утвари, стало по необходимости грозным оружием. И как бежал из деревни 1812 года француз, погоняемый этой кочергой, так и немец-фашист отправляется много лет спустя ему вослед. Идут года, а кочерга всё стоит в избе на своём месте, работу свою будничную справляет, словно Золушка (а попробуйте с печкой без кочерги управляться!) Но эта незаметная Золушка при необходимости превращается в пламенную Жанну д Арк – и берегитесь тогда, недруги родной земли!

В текст поэмы органично вписываются частушки, не то сочинённые автором, не то подслушанные им где-нибудь на сельской вечеринке, а потом слегка обработанные. Куплеты искромётны и злободневны, читаешь – и чувствуешь, что людей, которые сочиняют такие строчки, ничто не сломит. Пробьются и прорастут сквозь любое безвременье, оглянутся в новой обстановке, плечи расправят – и за работу, ведь надо жизнь обустраивать, некогда ныть и жаловаться…

Возможно, строгий критик скажет, что веет от такой картинки неким неоправданным шапкозакидательством. Добавит, что переводятся на Руси такие люди, а то и совсем уже исчезли они с лица земли Русской, спились или рассеялись неизвестно где. Посетует, что В.Скворцов напрасно выдаёт желаемое за действительное. Ну, что можно ответить? Есть правда факта, а есть истина веры. Никуда не денешься от пророческих слов Ф.И.Тютчева, и раз уж «в Россию можно только верить», так давайте верить – будем! Тем более, что сам родной язык нам подсказывает основу этой веры. И Владимир Скворцов уже давно в «Русской матрице» об этом сказал во всеуслышание. Действительно, именно в русском языке слова «приРОДа», «наРОД» и «РОДина» являются однокоренными. И не зря бог Род был одним из самых основных и древнейших в русском пантеоне, не зря говорим мы «земля РОДит уРОЖай», и РОДных своих любим. И слово «благоРОДство» еще не забыли.

Так что спасибо Владимиру Скворцову за то, что он нам обо всём этом напоминает. Ведь если слова не использовать, тускнеют они и умирают, а вынет их поэт из гнезда да подбросит в небо – они и полетят, и запоют всем на радость. И не стоит говорить, что напрасно птица распелась – такова уж ее поРОДа, такой уж она уРОДилась…

Алексей ФИЛИМОНОВ     

«НА НЕБЕСАХ ЖИВЕТ ПОЭТ»

О книге Владимира Скворцова «Качели памяти»

Тот умирает в мире,          

кто прежде… в нас умрет.          

Владимир Скворцов          

Новая книга поэта – пристрастный диалог поэта с читателем – о современности, истории, памяти, человеке России. Крайне важно, что В.Скворцов и его герой не просто рефлексируют, но стремятся осмыслить, осознать суть происшедшего и передать его в объемном поэтическом образе. Он не боится остановить взгляд на том, мимо чего мы торопливо проходим ежедневно:

           Моя ли в том вина слепая,

           что посреди Сенной стоит,

           награды праведных скупая,

           в песцовой шубе троглодит?!

Трагическая история отечества стала предметом торга два десятилетия назад. Но «пленные солдаты» не сдаются – для них позор пуще смерти. О таких людских характерах повествует гневная порой лирика поэта. Сам стих оказывается рядовым, «умирая на марше», по выражению В.Маяковского. Но мир вокруг – все равно в жажде и поисках счастья, вопреки картинам сегодняшней гражданской войны:

           Сижу с бомжами у огня,

           налили водки, как бы к чаю.

           …………………………………

           …я шел сюда издалека,

           чтоб научиться быть счастливым.

Казалось бы, поэт сам говорит о том, что темы поэт и счастье не связуемы между собой, и подтверждение тому его собственная судьба, где горький «эликсир» в названии стихотворения – напоминание о разлуке с сыном:

           С соседским сыном во дворе играю,

           до нитки мокрый ползаю в снегу…

           Я по родному сыну так сгораю,

           что от тоски обуглиться могу.

Противоречивы порой многочисленные женские образы, описанные поэтом в книге. Но человеческое и одухотворенное начало природы у Скворцова переплетаются, они почти едины: «У меня одна царица – это русская Земля!». Поэт возвращается в «Богослово» – к Богу-Слову – чтобы на родине, в тишине, попытаться понять «незрячих наследников Рублева» – своих современников, сверяя свой стих с лиризмом деревенской осени, словно осененной трагической музой Сергея Есенина:

           Умирают деревни России,

           как в убитом поэте стихи.

Владимир Скворцов заклинает небесную Россию о возрождении земной, ибо род человеческий пребывает в корнях языка матрицей вечного духовного пробуждения, раскрываясь в словах «благородство, родина, народ». Так природа заботится о вечной памяти и покое для тех, кому «в России Руси не хватает», ее спасителях, подвижниках и поэтах. «На небесах живет поэт, а все уверены, что рядом…» – удивляется поэт современнику, Глебу Горбовскому. И мы вправе говорить о чуде поэзии, открывая книгу листопада лирических дум Владимира Скворцова.

Наталья БЕЛИЦКАЯ      

Впечатление от книги В.С.Скворцова «Качели памяти».

«…сколько в русском языке слов с кор­нем «род»: родной, родник, родинка, народ, природа, родина.. Земля это главное в при­роде. Земля рождающая. Земля урожая.»

Д.С.Лихачев, Избранные работы, т.2, «Худ. лит.», 1987, «Заметки о русском».

«Праобраз, или архетип, – это бессознательное, которое живет в каждом человеке и является итогом огромного типического опыта бесчисленного ряда предков… Все наиболее действенные произведения – все­гда более или менее откровенные вариации архетипа… Художественное развертывание архетипа – это перевод его на язык совре­менности».

Ст. «Психоанализ и поэзия» К.Г.Юнг, кн.Дух в человеке, искусстве и литературе». Минск, «Харвест».

Многие, кто бывал в ранние часы на природе, помнят это счастливое ощущение, когда рассеивается утренний туман, и мы начинаем различать очертания окружающих предметов; строения, деревья, реку и вообще мир. Главное – мы знали, предполагали, что они тут есть, но никогда не удавалось увидеть их так отчетливо и достоверно, как в эти минуты.

Такое вот духоподъемное ощущение узнавания того, что как бы заложено в на­шем сознании, испытываешь при чтении книги Владимира Степановича Скворцова «Качели памяти». Стихотворения, одно за другим, постепенно, но неуклонно ведут к раскрытию личности поэта и жизни, по правилам которой он должен жить. Они допол­няют друг друга, неразрывно связаны между собой и вместе создают цельный, прямо–таки осязаемый образ. При этом в произведении нет неприятной исповедальности, когда читателя ставят в какое-то неловкое положение. Есть открытость, широта и масштабность мышления, что и позволяет поэту давать поэтическую характеристику событиям, соразмерную этим событиям (Чувство меры, которое в античности считалось главным признаком таланта).

Манера изложения, в основном, повествовательная, автор пишет о происходящем не в разгар его свершения, а тогда, когда может его оценить (ненавязчиво, непроизвольно, без всякого намека на нравоучение). Наверно, благодаря этому, у читателя появляется ощущение устойчивости и того, что называется «крепко стоять на ногах».

Так что же можно сказать об авторе, исходя из опубликованной им книги, при детальном ее прочтении?

Есть в книге такие строчки:

и неподвластно даже смерти –

любовь к живому на земле!

(«Закономерность», стр. 89)

Эти слова – не звонкая декларация, таково мироощущение поэта, Хочется заметить, что мироощущение и мировоззрение – две разные категории человеческого сознания. Если мировоззрение человека связано с воспитанием, может меняться в течение жизни, то мироощущение – категория, скорей всего, врожденная, полученная в наследство от предков. А если уж зашла речь о врожденных свойствах человека, то следует ввести, многим известное, понятие – «архетип».

Да, автор книги – человек русского архетипа. «Любовь к живому на земле» прежде всего сказывается в отношении к природе, этой традиционной участнице, действующему лицу русского фольклора. Умение восхищаться природой – это особый дар, данный поэту, и этим счастливым даром он делится с читателями. Но выделить группу стихов и озаглавить их: «Стихи о природе» – затруднительно. В каждом стихотворении обязательно присутствуют люди, их переживание, настроение, их дела – и все это в гармонии с природой.

В памяти детства: синий покой,

синицы клюют с руки,

а над пречистой тихой рекой

поют в лугах земляки…

…………………………….

Прячет в заводи утка утят,

качают шмели цветы…

Реки впадают куда хотят,

А Кирва… в мои мечты.

(«Речка Кирва», стр. 206).

Цветы и солнце на лугу,

и пенье птиц на всю округу…

А мы сидим на берегу

и улыбаемся друг другу.

(«В юности», стр. 5).

Всюду снилось, как речка бежала,

и над пожнями ястреб кружил.

(«Родные края», стр. 13).

на лугу – тургеневские росы,

у реки – кочевников огни…

(стр. 86).

Тает снег, бежит с пригорка

в лужи резвым ручейком;

лижет мартовскую корку

солнце тёплым языком.

(«Куда ушла зима», стр. 64).

Леса сугробами покрыты,

ель у дороги как монах,

берёзы словно Афродиты,

сверкают мрамором в кустах.

…………………………….

Строй сосен вытянулся строго,

своё дыханье затаив.

…………………………….

Смотрю с улыбкой: шапку снега

надвинув лихо набекрень,

спит беспризорная телега,

уткнувшись в старенький плетень.

А через поле в ряби света –

На встречу солнечному дню –

розовощекий мальчик чей-то

ведет несмелую лыжню…

(«На побывку», стр. 113).

Хочется повторять и повторять эти строки – такую радость они приносят. Еще они вызывают чувство простора, приподнятости над повседневностью. Обратимся к такому авторитету как Д.С.Лихачев: «Для русских природа всегда была свободой, волей, привольем…Широкое пространство всегда владело сердцами русских». (Д. С. Лихачев. Избранные работы т. 2, Л 1987, стр. 422).

Скворцов, как никто, сумел донести до читателей ощущение широты родного края; читая его стихи, мы попадаем в типическую для русского человека обстановку, чувствуем прилив сил, вдохновение. Поэт вспоминает родную деревню, «в сердце милые дали храня» - именно «дали», простор. Стихи Скворцова самобытны, несут положительный заряд энергии, свойственны только ему, их легко узнать.

Небольшое отступление. Известно, что в Древнем Египте существовали два духовно противоположных культа – культ Солнца и культ Луны, свет и мрак, жизнь и смерть. Если погрузиться в мистику древних и с ее позиции рассматривать поэзию, то произведение Скворцова предстанет тем солнечным лучиком, который озаряет мрак и помогает избавиться от лунных миражей и болезненных видений. Сам поэт почувствовал несовместимость своей натуры и настроения, которое может вызвать призрачный лунный блеск, и полушутливо, но энергично воскликнул: «ко мне луна холодная не станет в душу лезть», отмахнулся от нее как от злого духа. («Поздняя осень», стр. 62).

«На встречу солнечному дню» - замечательно сказано! Как на встречу с солнечным днем, стремится поэт увидеться с родным селом, где прошло его детство.

Как сладко знать, что сельский дом

меня, как солнышко встречает!

Глядит негаснущим окном

и веткой слёзы утирает.

(«Весенний вечер», стр. 76).

Сквозь облака лучи

в зарю вплетаются,

там, где бегут ручьи,

следы останутся.

Иду в желанное

село воскресное,

обетованное

и поднебесное.

…………………………….

Под громкий птичий грай

звенит струной ветла!

Тогда природа – рай,

когда душа светла!

Меня счастливей нет!

И мне мечтается,

что не померкнет свет,

в душе останется.

Живи, желанное,

село родимое,

обетованное,

неповторимое.

(«Весна обетованная», стр. 82)

Махну в село!

Я не могу иначе,

ведь пишет мать, наверно, не шутя,

что без меня

деревья даже плачут

слезами новгородского дождя…

(«Махну в село», стр. 84)

Там парное молоко

и смородины кусты…

…………………………….

Больше в прошлом светлых тем,

меньше грязи и вранья.

В детстве счастлив даже тем,

что увидел муравья!

(«Качели памяти», стр. 88)

Всюду жизнь, движение, свет. И в прозе у Скворцова мы читаем: «Душа имеет смысл вечного существования, если она остается деятельной».

Пойду-ка в поле позднее

да силы наберусь.

Там дышится свободнее –

Развею сердца грусть.

(«Поздняя грусть», стр. 62).

Редко, какой русский человек не испытывает подъема духа, находясь среди полей срединной России.

Что пишет Д.С.Лихачев о взаимном влиянии природы и человека? «Русский крестьянин своим многовековым трудом создавал красоту русской природы. Он пахал землю и тем создавал ей определенные габариты. Он клал меру своей пашне, проходя по ней с плугом. Русская природа мягкая, она ухожена крестьянином по-своему….» (Л.С.Лихачев, «Русская природа и русский характер»). Человек и природа влияли друг на друга, можно сказать, создавали друг друга. Поэтому и неудивительно, что автору русская равнина дает силы для жизни и творчества, он ощущает гармонию между своей личностью и природой.

Поэт пишет:

Впитывают детские глаза

всё, что можно и чего нельзя.

…………………………….

И во что-то непременно выльется

всё,

что в детстве

увлечённо

впитывается.

(«Детские глаза», стр. 124).

И будущий поэт впитывал все, что видел вокруг себя: доброту, трудолюбие, порядочность, чувство справедливости окружающих его людей.

Во времена его детства был еще жив фольклор, этот становой хребет любой нации, позволяющий сохранить ее архетип, ее понимание Добра и Зла, в данном случае – русской.

Оставляя мирские дела,

ах! Как пели в деревне старушки

И гармоника в пляску звала!

…………………………….

Больше идолов здесь почитали

трудолюбие и доброту.

…………………………….

Не хватает черёмухи русой

и заботливых маминых рук,

возле печки побеленной русской

задушевной беседы старух…

(«Мне в России Руси не хватает», стр. 77).

Вот они «Счастливые годы или встреча с Климовской старушкой» (стр. 67):

Узнаёт, шевельнулись морщины,

и свернула ко мне на тропу…

Всё-то любит меня без причины

И пророчит большую судьбу.

…………………………….

И старушка, листая морщины

на высоком обветренном лбу,

как лебёдушка, вдоль Климовщины

поплыла потихоньку в избу…

Ум, доброжелательность, спокойное следование вечным законам жизни – все это поэт сумел отразить в ее образе. Как будто в самом ритме стихотворения мы различаем ее неспешную, но все еще плавную поступь.

Новгородский Данко

Я притих.

Ведь целая эпоха

по-отцовски смотрит на меня.

…………………………….

Две ладони, словно две страницы,

как живой правдивый документ

о земле колхозной и пшенице,

и о детстве довоенных лет…

(стр. 69)

И вот еще образ русской женщины, неунывающей, предприимчивой, душа которой как бы сроднилась с природой.

Я приехал в деревню к тёте,

а старушки простыл и след...

«Ваша тетушка на болоте,

За морошкой ушла чуть свет! –

…………………………….

И пока мы с соседкой Дусей

пообщались часок-другой,

во дворе закричали гуси –

баба Клава идет домой.

…………………………….

Как светилась ее улыбка!

Как походка была легка!

…………………………….

– Воздух, милый, в деревне сладок,

и привыкшая я к труду.

Мне всего лишь восьмой десяток,

я за клюквой еще пойду!

(«Баба Клава и НАТО», стр. 194).

Не только талантом, но и любовью к людям надо обладать, чтобы так непринужденно создавать столь естественные образы.

Сельская школа… Русская поэзия и живопись всегда относились к ней с трогательной теплотой и уважением. Художник Богданов-Бельский, его картина «Устный счет» так и стоит перед глазами… Рубцов: « тогда и оценишь Николу, где кончил начальную школу»… Все знают открытки, изображающие Л.Н.Толстого среди яснополянских детей, для которых писатель и построил школу.

Не обошел своим вниманием сельскую школу и Скворцов:

Я, друзья, приеду снова,

поманите лишь рукой,

в дорогое Богослово,

где есть школа за рекой.

Были дни светлы, как строки

из ромашек на меже…

Приезжал я на уроки

На прадедушке «Иже».

…………………………….

Мне во сне увидеть клёво,

как седой, на вираже,

скачет Вова в Богослово

на прадедушке «Иже»!

(«Богослово», стр. 72).

Это - то воспоминание, которое даже спустя годы, вселяет в поэта почти мальчишескую радость. Природа и школа, открывающая детям законы природы, – в этом есть своя прелесть. И прекрасно, когда воспоминание о школе переплетается с ромашками на меже.

Какой идеал человека и человеческой жизни носит в своей душе поэт? Чистота, красота души и природы, творческий созидательный труд. Потребность в нем – основная черта русского человека, заложенная веками оседлой жизни.

Благоухают бабочки цветами,

стрекозы – родниковой чистоты!

И девушки с клубничными устами –

хранители душевной красоты.

Мужчины с юных лет – мастеровые,

сверяют в храмах мысли и дела.

(«Святая Русь», стр. 14).

Богатство у мастера – это уменье,

и пусть он порой незаметно живёт,

но это уменье – такое ж именье,

как чья-то усадьба и чей-то завод.

(стр. 201).

«Девушки душевной красоты» - вот идеал поэта. Отношение мужчины и женщины всего ярче характеризуют нацию, ее архетип. Чувство любви как вдохновение мы находим в поэзии Золотого века, поэзии, которая отразила мироощущение и нравственные устои русского народа. Способность восхищаться женской красотой – такое же врожденное чувство, как и восхищение природой, это счастливый дар для поэта.

С подкупающей искренностью и простодушием поэт пишет:

Я с юных лет влюблялся страстно,

мой пыл поныне не утих!

Как песни, девушки – прекрасны,

мне просто жизни нет без них.

Лечу, не ведая заката,

плыву туманом по реке…

И все, кого любил когда-то,

увековечены в строке!

(«Стихи и девушки…», стр. 99).

И к любимой женщине поэт обращается с такими словами: «Ты мое воскрешение, возрождение лучшего» («Ты мое вдохновение», стр. 90). Важно, какие именно качества женщины вызывают у поэта вдохновение: «У нее не только сердце – и душа большая есть». («Сон в аэропорту», стр. 95).

Мы упомянули «Золотой век» русской поэзии, ее отношение к любви не только как физиологическому влечению, но и чувству «выше пояса» – вдохновению. Поэтому даже безответная любовь вызывает благодарность к человеку, вызвавшему ее. Такое же мироощущение мы находим и в поэзии Скворцова.

Если ты моей не станешь

и уйдешь, то всё равно

ты в душе моей оставишь

только доброе одно.

За любовь мне дай страданье,

боль, мучение – и всё ж

о тебе воспоминанья

ты с собой не заберёшь.

Даже, если ты разлюбишь

и забудешь обо мне,

для меня всегда ты будешь

самой лучшей на земле!

(стр. 107).

Монолог этот может показаться несколько сумбурным, с повторами уже сказанного, зато до сердца читателя доходит искренность и взволнованность автора, т.е. цель стихотворения достигнута.

И вот русский человек с врожденной и воспитанной веками тягой к созиданию, с уважительным отношением ко всему живому на земле сталкивается с происходящим вокруг него, враждебным ему, не соответствующим его пониманию Добра и Зла, его архетипу. Попрано чувство справедливости, обесценена, даже поднята на смех, порядочность, доброта, совесть. Вместо созидания – разрушение, вместо порядка – хаос, вместо Красоты – уродство, вместо умения и мастерства – беспринципность и безответственность. Автор пишет об этом противостоянии как о главной трагедии современной жизни. Мысль о ней пронизывает всю книгу.

Поэт может поэтически и обобщенно отозваться на ту страшную ломку, которая обрушилась на русский народ:

Я цветы придорожные пестовал,

хоть и сам – беззащитно раним.

Ах, какая-то пьяная бестолочь

колесом прокатилась по ним!

(стр. 60).

Поэт может декларативно выразить свои мысли, всегда точно попадающие в мишень. Краски, поэзия – это живая жизнь, они не нужны, когда речь идет о роботах, лишенных души, о зомбированных и их делах, здесь только черно – белая графика.

Страну и город заразили

болезнью праздности и лжи!

(«На Сенной», стр. 126).

Коммерция витает над Кремлём,

утрачены любовь и состраданье…

(«Любить Россию стало ремеслом!», стр. 178).

Талантливых много, у власти – не те…

Россия большая, но в разных концах

душевные люди живут в нищете,

а воры и хамы – в роскошных дворцах.

(«Россия большая», стр. 187).

Здесь разменяют

хитрец и простак

совесть – на деньги,

а жизнь – на пустяк…

(«Плач по деревенской Руси», стр. 20).

Иногда поэт бывает ироничен, вообще в остроумии ему не откажешь.

Лже-свободы не понять!

Даже вырвавшись из стойла

надо что-то продавать,

чтобы выглядеть достойно.

(«Лже-свобода», стр. 26).

Мы едины: кто остался без работы –

и вельможи, кто присвоил государство!

(«День народного единства», стр. 11).

Нищетой пропах доцент,

офицер горит от срама…

Обещали нам концерт,

а грохочет фонограмма!

(«Лже-свобода», стр. 26).

Фонограмма здесь – как пример обмана людей. Артистов, извративших искусство, автор остроумно характеризует словами с приставками: ни, не, без. У них нет души, нет таланта, нет своего лица. «Неочёмники, бессудьбинники, бепардонники, никчемушники, бездушники» – так говорит о них поэт («Неочёмники», стр. 155).

Под разврат и воровские песни

господами стали спекулянты…

(«Сиротливо», стр. 154)

И эти режиссеры, артисты выступают как самые передовые глашатаи пошлости, безвкусицы и разврата, и пропагандируются они политиками под лозунгом современности. Свои мысли Скворцов вкладывает в уста сельского гармониста:

«… Нам страшней любой холеры –

демократы-лицемеры…

Русь развратом подкосил

правый блок нечистых сил».

(«Баба Клава и НАТО», стр. 194).

Есть ли такие гармонисты? Но пока в стране происходит следующее:

народа в России все меньше –

«Народных артистов» полно!

(«Чудна`я свобода», стр. 22).

И вот снова появляется красочность, образность, когда речь идет о людях, а не о роботах. Обостренное чувство сострадания свойственно таланту. Английская писательница Айрис Мердок в романе «Черный принц» написала: «Талантливый человек – тот, который может себя поставить на место другого человека, гений – на место всего человечества».

Моя ль вина, что вновь разруха,

что с тощей сумкой по Сенной

бредет блокадница-старуха,

как символ Родины больной?

В старушке веры нет и силы,

дрожит как верба у межи…

(«На Сенной», стр. 126)

Поэт старается утишить боль доводами рассудка, но это ему вряд ли удается.

Потому я пил с годами пуще,

что украли землю из-под ног!

(«Матери (неотправленное письмо)», стр. 52)

«украли землю из-под ног» – это выражение может иметь двоякий смысл, и оба будут в данном случае правильны. Украли из жизни такие необходимые для нее качества: справедливость, человечность, заменили талант бездарностью, образование невежеством. Можно придать и другой смысл этому выражению: украли родную землю у ее естественных хозяев, выбили ее из-под ног русских крестьян и опустошили.

Где заброшены поля,

там – загубленные души…

(стр. 172)

«Мы – щепки вырубленного русского люда» - выдержка из прозы Скворцова. (стр. 222).

Что же происходит на опустошенной русской земле? Как живут оставшиеся на ней люди?

за водку все мы отдавали –

а наш губитель… богател.

(стр.147).

Ни лопаты, ни ведра…

Власть вовсю ругают!

Бродят пьяные с утра

и не просыхают.

(«Жизнь за рекой», стр.133)

Нет в округе ни школы, ни церкви.

Люди есть, но души нет живой,

все плутают без веры и цели

и не ведают жизни иной.

(«Мне в России Руси не хватает», стр. 77).

В такой обстановке полной безысходности «жить в России пьяным легче, да с похмелья тяжело»

Поэт пишет; «нет в округе ни школы, ни церкви…» (стр. 77). Видно, закрылась школа, в которую он ездил на «Иже». Закрытые сельские школы… и возникает чувство полной безнадежности. Вспоминается, как к нам зашел знакомый, кажется в 1966-ом году, вернувшийся из Порховской области и с грустью сказал: «А в Бельском Устье закрылась школа, построенная еще Земством». А в нынешнем году в Турово (тоже Порховская область) закрылась восьмилетняя каменная школа.

Россия – мать обманутых детей,

лишенных мира,

памяти

и слова…

Мытарятся

без крыльев

и корней

незрячие

наследники Рублева.

«Незрячие наследники Рублева», стр. 55).

«Наследники Рублева» - интуитивно или осознанно автор упоминает именно Рублева, художника – выразителя русского духа: спокойной гармонии, благородства красок, светлого восприятия веры и человеческой жизни. Недаром на новой выставке в Петербурге художник И. С. Глазунов обратился именно к образу Рублева. (Глазунов «Андрей Рублев», 2007 г.) Удивляет у Скворцова точность эпитетов – «незрячие».

Приведем стихи, в которых поэт достиг своей вершины: поэтической глубины, наглядности, правдивости, стихи, испепеляющие душу. О гибели русских деревень пишут многие русские поэты, особенно те, чье детство прошло в сельской местности. И всегда талантливо, проникновенно – ведь они пишут о родном, знакомом. И все-таки присутствует какая-то отстраненность, взгляд со стороны, как бы «впечатление туриста». Здесь – изнутри.

Я бежал не от шума и пыли,

а от срама в глухие места,

где деревни убитые стыли

и струилась в домах немота.

В пояс тихо клонилась ограда,

умирал позаброшенный склад…

Сквозь печаль я шагал безотрадно,

но спешить не хотелось назад.

Мне на плечи дожди моросили,

слёзы неба скорбны и тихи…

Умирают деревни России

как в убитом поэте стихи…

(стр. 46)

И еще:

Я шагал сквозь заросшее пастбище,

спотыкался, хотя был не пьян.

Мужиков унесли всех на кладбище,

Вместо пашен – кусты и бурьян.

А холмы и курганы покатые –

всё попало под снос и топор…

Чьи-то замки надменно-богатые,

чей-то наглый высокий забор…

(стр.51).

Умирают последние деревенские жители, дожив свой век в безлюдье, одиночестве и нищете.

Антонине Гавриловне Ильиной

В снежном затоне

стог занемог,

в дверь бабы Тони

впился замок.

К наглой железке

след замело,

за занавеской

жизнь унесло…

(«Зима», стр. 47).

Простыми словами, без истерики, автор рисует обстоятельства, в которые попали русские люди. Видно, что они были дороги поэту, и сочувствием к ним проникается и читатель. Таково свойство таланта – вызывать сопереживание.

Итак, говоря терминами альпинистов, поэт достиг той обзорной площадки, с которой многое можно увидеть, и он имеет право воскликнуть: «Спасите землю русскую и вы спасете мир…» (стр. 8), спасете мир для жизни и созидания.

Добравшись вместе с автором до вершины его творчества, мы, читатели, должны отдышаться, отдохнуть и потом уже двигаться в обратный путь.

Поруган, осмеян идеал поэта: «Девушки душевной красоты». Что же представляют из себя русские женщины, поддавшиеся на агитацию заменить окрыленнось, духовную сущность любви исключительно чувственностью. Для поддавшихся этой агитации женщин – главное, мне кажется, не деньги, а боязнь что-то упустить, не быть современной.

Покорёжена, мятая,

Вся черна и горька…

И попалась, проклятая,

у пивного ларька.

Отсверкала, строптивая

У хапуг и рвачей…

…………………………….

Жизнь на место поставила

без большой суеты,

так какого же дьявола

ты черней черноты!?

…………………………….

Всякий, даже ничтожество,

Взял тебя – и владей!

На лице твоем крошечном

Все пороки людей!

(«Ровесница», стр. 28).

Не дыши на меня чувствами!

Не опьянишь,

не старайся.

…………………………….

Щёки твои слёзосточные

для всех полыхают пожаром…

Пахнут чувства непрочные

перегаром.

(«Запах чувств», стр. 101).

Хамоватое нападение на русский язык стало модой. Люди, почему-то страстно его ненавидящие, к тому же малообразованные, стараются его исказить и унизить, а люди, имеющие власть, обезличить его преподавание в школах – не уделяется внимание родственности слов и их происхождению, реформы правописания – всякий раз это покушение на корень слова. И. С. Глазунов назвал свою книгу «Поле битвы – сердце человеческое». Перефразируя его, скажем: «Поле битвы – русский язык». Откликнулся на этот призыв и Скворцов.

У великих слов – единый корень,

в них фундамент из одних пород!

Триедины в радости и горе

благородство, родина, народ.

Даже слово русское – природа

с тем же корнем, в том же узелке!

Русский дух и русская порода

Матрицей таятся в языке.

(«Русская матрица», стр. 61).

Есть в сборнике стихотворение, поражающее своей лиричностью, ритмом, создающим впечатление напевности и грусти. Одухотворение природы, наглядность увиденного, вдохновившего поэта, делают стихотворение удивительно прекрасным и, если так можно сказать, объемным.

В хуторе брошенном,

вся покалечена,

с черной безлиственной головой

прячет плоды свои

яблоня – женщина

в хрупкой

единственной

ветке живой.

Все мы пребудем в объятиях осени…

Пусть посмеётся судьба надо мной,

Только бы люди

меня не забросили

так, же как яблоню с веткой одной…

(«Яблоня», стр. 63).

Обстановку, которая может затянуть, засосать человека, автор описывает так:

Друзья присели на часок

в квартире прибранной моей,

был вскоре тост: «На посошок!»

И расставались…

восемь дней.

Ушли друзья, пошли дожди…

Ну чем теперь я не босяк?

Остался крестик на груди

да гвоздик,

впившийся в косяк

(стр. 137).

И эта обстановка могла продолжаться не восемь дней, а всю жизнь. Но поэт проявил силу воли и выбрался из этой трясины.

Я сам кручу судьбы своей штурвал,

преодолел насмешки и угрозы.

(стр.79).

Что помогло ему выстоять?

Сны о детстве меня выручали,

в чёрных днях божий свет берегли.

(«Родные края», стр. 13).

Врожденное созидательное мироощущение, воспоминание о светлых людях, окружавших его в детстве, талант дали автору возможность избежать разрушения своей личности. И мы обрели замечательного поэта, при этом столь необходимого нам сейчас.

Как мы уже говорили, произведение Скворцова «Качели памяти» написано человеком русского архетипа, с позиций морали, понимания Добра и Зла, свойственных этому архетипу. «Художественное развертывание архетипа – это перевод его на язык современности», (К. Г. Юнг). Что отличает современную русскую поэзию, как и другие виды искусства? Мне кажется, глубокий психологизм, выпуклость и логичность образов, краткость, сжатость изложения. Все это присутствует в поэзии Скворцова:

Скончался друг…

Теперь повсюду

он будто рядом, он – кругом…

( стр. 147).

Коркой льда хрустит дорога,

Меркнет небо за рекой…

За родительским порогом

печка, ужин и покой.

(«Осень в деревне», стр. 53)

Всё, что в жизни пережито

в духоте дорог,

не забыто, а запито

на короткий срок.

…………………………….

Если эхо исчезает

как чужой восторг, –

память только засыпает

на короткий срок.

(«Прежние места», стр. 176).

Когда строка зовёт и дразнит,

и, вдохновляя, греет кровь

мне жалко вечера на праздник

и ночи…

даже на любовь!

(«Мысли на празднике», стр. 190).

И еще одна черта просматривается в мироощущении поэта: он разделяет людей не по национальному признаку и даже не по социальному положению. Люди с живой отзывчивой душой и люди бездушные – между ними в поэзии Скворцова проходит резкая грань.

Закончить свое повествование хочется на мажорной ноте, к тому же есть причина улыбнуться. Не помню, в какой книге, но точно прочла такое суждение Победоносцева о своем сослуживце: «Он обладал русским юмором, добродушным и беззлобным». Таким юмором обладает и автор книги, еще прибавить к этому редкую проницательность и наблюдательность. Я лично не могу не радоваться – узнаю себя:

Бабушка наша немного с приветом:

вышла на пенсию – стала поэтом!

Внучка трёхлетняя пролепетала:

«Ты почему музыкантом не стала?»

…………………………….

Всем чемпионам поставила б маты

без писанины, и меньше затраты!

Бабушка пишет о солнце и лете,

книгу издала – и счастлива этим.

(«Бабушка наша назвалась поэтом», стр. 161).

Даже слово встречается, которое употребляют мои домашние: «писанина». Поэт сумел передать, несмотря на подсмеивание, дружескую атмосферу в семье; сказалась его любовь к людям.

И еще отрывок из одного серьезного стихотворения, который можно все-таки отнести к юмористическим. И опять я удивилась – обо мне, о том, с чем я безуспешно боролась в себе годами.

не разбираясь в собственных гостях,

всё делать так, чтоб все довольны были.

(«Любить Россию», стр. 15).

Итак, не все плохо. Жизнь продолжается. Как сказал поэт: «конца у жизни нет» (стр. 142). И в самой природе заложена тяга к созиданию.

Наталья БЕДНАЯ      

«СЧАСТЛИВАЯ ТРАВА ПУСТЫРНИК»

(Отклик на книгу Владимира Скворцова «Качели памяти»).

«Опыт учит жить вперёд,// память пятится назад…» – строчки из новой книги Владимира Степановича Скворцова «Качели памяти», в которую вошли как новые, так и лучшие произведения прошлых лет. Во многом автобиографичное творчество петербургского поэта волнует и оставляет запоминающееся впечатление. «Мартовский лес» (стихотворение в прозе): «Смотришь в яркую голубизну неба, на плывущие белые облака и ощущаешь, как вращается земля, и ты плывёшь вместе с лесом в незнакомую глазурную даль». Читаю книгу и вместе с автором оказываюсь в поэтическом пространстве, где «Солнце на рукопись льётся…» (Утро проснулось, украдкой…»).

О понимании своей задачи на земле Владимир Степанович пишет: «Писатель – зеркало природы,// предназначенье – отражать». Отражение не только окружающего мира, но и внутреннего состояния автора в книге – очевидно. В нём и «речка волнами листается», и «словесная пыль», и «строка зовёт и дразнит», и «где заброшены поля, //там загубленные души»… Тоскующая по родительскому дому, душа автора мечется в желании прикоснуться к тёплым воспоминаниям («Весенний вечер»):

Как сладко знать, что сельский дом

меня, как солнышко, встречает!

Глядит негаснущим окном

И веткой слёзы утирает.

Поэт снова и снова возвращается в далёкие годы, переживая радостные мгновения («Осень в деревне»):

А у ёлочки-девицы

есть косметика своя:

красит инеем ресницы

перед зеркалом ручья.

И в конце этого стихотворения будто душевный всхлип: «За родительским порогом// печка, ужин и покой».

Недостаток тепла и покоя в настоящем времени, выплёскивается в стихотворении «Мне в России Руси не хватает»: «Ведь была же дорога из дома, //значит, где-то должна быть домой…». И, словно оправдывая невозможность вернуться в счастливые годы, В.Скворцов признаётся: « …я тоже чуточку несчастен – //душе счастливой быть нельзя…» («Мы все по-своему несчастны…»). Но сердцу не прикажешь, оно полнится жаждой любви. И как потрясение – отражение глубокой потаённой печали:

Мне ночью тихо снится сын.

Глазами ясными богов

меня о чём-то он просил

без жестов, мимики и слов...

Ночь даёт возможность быть откровенным перед самим собой. Неутолённое чувство любви перетекает из одного стихотворения в другое: «Я душою своей в дни печали // босоного ступал на угли…» («Родные края»). Пронзительная искренность и душевные переживания, не окрашены в чёрные цвета, – в них свет надежды и благодарность («Каждый гений в чём-то хулиган…»):

Жил я в мире, голову сломя,

и почти не расставался с болью...

Кто сегодня знал бы про меня,

если б не спасли меня любовью…

Невозможно читать без содрогания строчки, в которых автор говорит о сокровенном («Наедине»):

Прожитых лет не возвратится стая,

с годами сын забудет обо мне…

Вздыхает горько комната пустая,

и кто-то тайно плачет в тишине…

Из круга сердечных переживаний поэт вырывается на бескрайний простор («Я не вашего разлива»): «У меня одна царица – // это русская Земля!». И всё человеческое переплетается в любви к родине: «Любить Россию – это боль терпеть,//…думать о друзьях,// …ощущать себя,//…но, путь земной пройдя //не потерять// ни Родины,// ни Веры». И уже, как предупреждение нам, живущим на земле, В.С.Скворцов пишет стих в прозе «Величавые мелочи»: «Пока люди не выяснили, для чего мы здесь, не осознали до конца своего предназначенья, наша главная задача – не навредить». Продолжение этой мысли в произведении «Огонь и переселение душ»: «Жизнь имеет смысл, если она имеет продолжение. Всё существующее имеет смысл, если оно имеет своё развитие и продолжение в цепи бесконечных изменений и преобразований. Душа имеет смысл вечного существования, если она остаётся деятельной». И поэт позволяет себе мечтать о продолжении жизни на земле («Речка Кирва»):

Если предложат выбор наград,

то я на закате дней

жёлтой кувшинкой быть в речке рад,

летать стрекозой над ней!

Но, как известно, покой нам только снится. И Владимир Скворцов размышляет о пребывании на земле («Логика?»): «Только то имеет смысл, что имеет будущее. А в будущем у всех и у каждого – смерть. Неужели, только смерть имеет смысл!?» – Всего три коротких предложения, но они отрезвляют, и уже задумываюсь, что я сделала действительно что-то значимое, хотя бы для самой себя, для возрождения духовности? «Глупо надеяться, что спасение спустится с небес, – и мы скажем: «Здравствуй, духовность!» ( «История человечества»).

Наша деятельность, наши поступки, порой необдуманные, делают жизнь такой, от которой сами же и вздрагиваем. И, чтобы не услышать в свой адрес таких слов, как в стихотворении «Разговор с другом»: «Ты сам-то хоть знаешь, что умер, Серёга?». Потрясающие строчки, от которых становится страшно! Мы тоже можем и не заметить, когда нас не станет. И в данный момент тяжёлого осознания, пора бы принять успокоительное лекарство, о котором говорится в сочинении «Счастливая трава пустырник». И как бы ни была горька трава пустырник «от собственного одиночества да скуки на пустыре», она, в сопереживании с одиночеством поэта, который тоже живёт как на пустыре, даёт успокоение душе. И уже с иронией над тем, чтобы «меньше было бы сказано глупостей и пьяных обещаний» Владимир Скворцов предлагает «за это… улыбнуться!» («Я предлагаю»). Улыбнуться и этим сказать, что мы есть, и что наши «качели памяти» пока ещё взлетают над обыденностью.

Наталья Бедная, Краснодарский край      

Светлана Смирнова      

СЛУЖНЬЕ МУЗ…

Когда я раздумываю о поэзии Владимира Скворцова, мне прежде всего приходят на ум классические строки: “Служенье муз не терпит суеты. Прекрасное должно быть величаво…”

Сразу скажу об основном моем впечатлении: Владимир Скворцов – тонкий лирик.

Давайте возьмем стихотворение, открывающее его книгу “Качели памяти” и вглядимся в него повнимательней.

Стихотворение называется: “В юности”.

“Коровка Божья на руке

И стрекоза на шляпе Верки,

Кувшинка светится в реке

Огнем из газовой горелки.

Цветы и солнце на лугу,

И пенье птиц на всю округу…

А мы сидим на берегу

И улыбаемся друг другу…

Здесь каждая строчка – пронзительно яркая картинка. Функция художника – изображать красками. Функция художника слова – живописать словом.

Но поэт – нечто большее, чем художник слова. Поэт – космичен. Поэт – художник Бесконечности, голос Бесконечности. В каждой строке настоящего поэта – ощущение вселенной, космоса, универсума.

“Коровка Божья на руке…”

По тыльной стороне мальчишеской ладони неторопливо ползёт симпатичное, всеми любимое насекомое, поблескивая красной полированной спинкой, по которой разбросаны белые точечки, похожие на тоже всеми любимые полевые ромашки…

(Обратите внимание на количество прозаических слов, употребленных мной для передачи зрительного впечатления от одной короткой поэтической строки).

Мальчишеская ладонь – это и картинка, и символ бесконечной сложности человека. Совсем юного человека, в данном случае. И божья коровка – тоже и прекрасное создание, которым можно от души полюбоваться, и символ целого мира. То есть, за конкретной картинкой мы видим здесь космическое явление – встречу, соприкосновение, контакт двух различных миров: мира человеческого и мира насекомых. Встречу, происходящую в третьем мире – в мире Универсума, включающего в себя и людей, и божьих коровок.

Причем сейчас, здесь, в этой строке существуют только человек и божья коровка. Точнее, только мальчик и божья коровка… Никого другого в бесконечном пространстве этой строки нет… То есть, нет никаких других живых организмов… Зато здесь имеются свет, распахнутое летнее пространство и запах нагретой солнцем мальчишеской кожи. А также запахи разнотравья, находящегося где-то вовне, за тридевять земель…

“И стрекоза на шляпе Верки…” Буква “и” присоединяет к визуальным впечатлениям первой строки новый яркий мир строки второй.

Мы видим желтую соломенную шляпу, перевязанную синей лентой. И стрекозу мы видим – маленькую, голубенькую, тельце горбиком, крылышки словно бы из прозрачной жести, Фасеточные глаза удивленно таращатся… -А из-под шляпы в задорном беспорядке выбиваются длинные вьющиеся девчоночьи волосы. И поскольку девчонка названа Веркой, а не Верой или Верочкой, - значит, она не какая-нибудь там паинька и тихоня, а озорная сорви-голова, которую мальчишки охотно принимают в свою компанию…

Что еще есть в этой картинке?.. В ней есть солнце и жара, поскольку без них шляпа была бы не нужна. И еще в ней есть полдень, когда самое солнце и самая жара, - даже стрекозам летать неохота…

Следующие две строки продолжают достраивать объемность, “многоэтажность” поэтического полотна.

“Кувшинка светится в реке

Огнем из газовой горелки.”

(Эта “газовая горелка”, видимо, продиктована симпатией к творчеству Андрея Вознесенского: “…И из псов, как из зажигалок, светят тихие языки.”).

В разбираемом нами стихотворении центральный образ первого четверостишия - образ не явный, подстрочный – это чистота. Чист мальчик в силу своего возраста, чиста божья коровка – невинное создание, чиста кувшинка, что “светится в реке”.

Ну, а главное же ощущение, главная мысль, порождаемая доминирующим образом, - это ошеломление, ибо в них – в ощущении, в мысли, - сокрыта и через них приоткрывается одна из главных тайн человеческого бытия.

Тайна эта, если ее выразить в нескольких простых словах, вот какова: любой человек всегда – чаще подсознательно, чем явно, - стремится вернуться к той первозданной детской чистоте, которой был наделен от рождения. Человек тоскует, скучает по “той” чистоте. Хочет, чтобы она снова пришла, чтобы она снова была. Ибо “та” чистота объединяла его со всем миром и с Богом. А взросление выделило его из всеобщности, обособило его.

Как тут не тосковать!.. Как не хотеть вернуться!..

“Цветы и солнце на лугу”

В этой строке намечается некий синтез. Некое обобщение, объединение смыслов всех предшествующих строчек. Здесь не те детали, не те сочные мазки, что были выше. Здесь цельная картина. Ликующее полотно художника-мастера.

Здесь - образ вселенной, и каждый цветок на лугу – это живой символ, живой иероглиф отдельной звезды, представляющий её здесь, на Земле, с любовью рассказывающий о ней…

А солнце на лугу – это олицетворение Бога, объединяющего в себе всё и всех…

“И пенье птиц на всю округу…”

В этой строке завершается процесс синтеза. Птичье пение – та последняя деталь, которой не хватало поэтическому континууму для гармонической слитности.

Благодаря птичьему пению, объемная картина, нарисованная поэтом, зазвучала, наполнилась шумом ветра и шелестом листвы, ибо эти звуки неотделимы от птичьих голосов…

Голоса птиц в этой картине родственны, тождественны голосам иных разумных цивилизаций, пронизывающим вселенную. Мы слышим их, но не осознаем… Слышим, но не понимаем…

Умейте слушать! Умейте слышать! Умейте понимать и быть благодарными!– призывает поэт…

“А мы сидим на берегу

И улыбаемся друг другу…”

Эти две последние строки – вершина лиризма Владимира Скворцова. Когда я прочитала их впервые, - сразу припомнила строки замечательного японского поэта Исикава Такубоку:

“На песчаном белом берегу

Островка в Восточном океане

Я, не отирая влажных глаз,

С маленьким играю крабом…”

В двух строчках Владимира Скворцова – всего девять слов. Но какая бездна ощущений!

Беспричинное юное счастье… Ликующее “щенячье” бессмертие… Непоколебимая вера в себя… Упоительное предчувствие любви, когда слышишь, как шелестят крылья подлетающего к тебе Амура, как звенит тетива натягиваемого им лука…

Горе, болезни, неудачи – не для тебя… Ты всего достигнешь, к чему стремишься… Ты покоришь эту веселую, разноцветную, многоликую, заманчивую жизнь…

И в то же время ты чувствуешь, как что-то невесомое, волшебное, неземное, что было прежде с тобой, по капельке уходит, исчезает, растворяется… И светлая печаль то и дело овевает тебя своим прохладным дуновением…

О бесценная хрупкость детства!.. О мимолетная прелесть юности!..

Как сильно я ощутила вас, перечитывая это стихотворение Владимира Скворцова!..

Но недаром я начала свою статью с классических слов: “Служенье муз не терпит суеты!..”

Ибо, перечитывая сборник “Качели памяти”, я почувствовала какое-то внутреннее беспокойство Владимира Скворцова, какие-то его душевные диссонансы. Мне показалось, что поэт не уравновешен, не гармоничен в своем миросозерцании. Мне показалось, что ему не хватает того, что православие именует “смиренномудрием”…

Ну зачем, скажите, тонкому лирику размениваться на банальные, набившие оскомину, политические выкрики в своем творчестве! Я бы могла процитировать строки не поэтические вовсе, а скорее – публицистические. Но не хочется хорошего поэта принижать таким цитированием…

Не для вас, Владимир, митинговое горлопанство!.. В конце концов, если хотите “бичевать”, пишите прозаические статьи в газеты и журналы! Я уверена, это будут хорошие статьи, которые вызовут заметный общественный резонанс!..

Но всё-таки, вы – лирик от Бога!.. Ваше дело – писать о том неуловимо-тонком, неназываемо-нежном, что живёт в юных сердцах и в вашем сердце – сердце настоящего поэта!..

Я обязательно буду ждать Ваших новых сборников! Уверена: рано или поздно Вы осознаете себя как лирика и только лирика! И дай вам Бог, чтобы это случилось “рано”, а ни в коем случае не “поздно’!..

Светлана Смирнова, искусствовед.     

ОТВЕТ ПОЭТА ВЛАДИМИРА СКВОРЦОВА

Дорогая Светлана! Спасибо Вам за добрые слова о моём творчестве! У Вас необычайно тонкое понимание поэзии, но это не всё и не главное. У Вас родниковой чистоты душа, не замутнённые мысли, не озлобленное сердце. Я счастлив, когда мои стихи попадают в руки к таким людям! К сожалению, на белом свете много и других людей – и Вы об этом знаете не только понаслышке. Я живу в реальном мире и пишу не по заказу и не для того, чтобы понравиться кому-то. Стихи приходят сами нежданно-негаданно, порой застают меня врасплох – и просятся на бумагу. Я притормаживаю машину, прижимаюсь к обочине – и записываю, или выхожу из поезда метро на ближайшей станции, чтобы срочно «зафиксировать» поэтические строчки, иначе не вспомню о них никогда. Я внезапно просыпаюсь ночью и бегу к письменному столу, чтобы записать неуловимое… (Не с больным ли человеком Вы связались?). А утром даже не верится, что я это написал. Приведу Вам несколько стихотворений, написанных в 2012 году.

* * *

В столицах загазованность и смог,

но больше от бездушья – наши беды.

Я и представить в юности не мог,

что миром управляют…

людоеды.

У них диплом, улыбочка и стать,

они творцы указов и запретов…

О, долго будут земляки гадать,

как смог я выжить…

в джунглях людоедов?!

25.01.2012г

Как я могу писать только о природе и любви, когда многим из моих современников политики исковеркали жизнь и продолжают это делать с наслаждением! Не думайте, что горе и страдания народа обошли меня стороной.

А что творится среди писателей, в гущу жизни которых я окунулся! Вы только послушайте.

ВЕЧЕРНИЙ ПЕТЕРБУРГ

Изношенные штиблеты,

изодранные зонты…

Бредут вдоль Невы поэты,

как мартовские коты.

А вместо стихов и песен –

скандала цветущий сад,

взаимных упрёков плесень,

как было сто лет назад…

В сердцах то огонь, то вьюга,

желания и мечты…

Дерут поэты друг друга,

как уличные коты!

16.01.2012г.

Или мне об этом не писать? Только лирику! Но как же быть с теми строчками и мыслями, которые приходят внезапно в любом месте и в любое время? Наступать «на горло собственной песне»?

Вот недавно прошли выборы в Госдуму. Впереди выборы президента России. Вся страна бурлит, а я буду писать про снежные заносы и сосульки на крышах. Пишу. Но в «рождественские каникулы» (когда мозг временно и частично избавился от житейской суеты, насущных проблем и принятия решений) пришло такое стихотворение.

* * *

Вдохновенье сменила апатия,

стала воля народа, как слизь…

Лицемерам нужна «демократия»,

а народу – достойная жизнь!

Не верь, страна огромная,

в посулы и враньё!

Края твои просторные

терзает вороньё!

К нам в семнадцатом шла «демократия»,

сколько сказано сладких словес!

А пришли нищета и проклятия,

так и не было «манны с небес».

Храни, страна соборная,

духовность и покой!

Да сгинет сила тёмная

с натурой воровской!

И не верьте вы идолам, братия!

Все они – лицемеры и сброд!

Аферисты кричат: «Демократия!» -

Хочет праведной жизни народ!

05.01.2012г

Мне кажется, всё это имеет право на существование, чтобы не обеднела широкая нива русской поэзии. Более того, многим нужны «поэтические находки», люди используют удачные строчки в качестве афоризмов и летучих выражений. А для Вас, уважаемая Светлана, как для человека тонкого и живущего в единстве с природой, у меня есть такие строки:

* * *

Какой простор открылся впереди!

К родной земле я телом припадаю,

из родника, как будто из груди

земного шара, жажду утоляю.

P. S. Света! Вы разобрали моё самое любимое стихотворение «В ЮНОСТИ», которое я первоначально хотел назвать «ОЩУЩЕНИЕ СЧАСТЬЯ». Вы сделали то, что я называю чудом! Спасибо Вам!

Владимир Скворцов.     

Юлия СУХОРУКОВА      

НЕ  РАДИ  ХЛЕБА

(О книге Владимира Скворцова «Качели памяти»)

Мир поэзии открывается для каждого человека не мгновенно. Он ширится и разворачивается постепенно  с развитием в человеке способности воспринимать этот мир и понимать его.

Детскому возрасту понятны и приятны стихи про нашу Таню, которая громко плачет, про  Лисичку и Козлика – это то, что можно увидеть глазами в природе, на картинке, в кино.

Понимание пейзажной лирики доступно всем за малым исключением. Кого не притягивают строчки «Клён ты мой опавший…»?

Военная лирика тоже безоговорочно понятна, начиная с подросткового возраста.  Человек растёт и постигает сердцем и эмоциями, что «недаром помнит вся Россия про день Бородина». Эти строчки беспрепятственно ложатся в душу ребёнка и юноши.

Юношеский возраст открывает новый мир, который можно условно назвать «Я помню чудное мгновенье…».

«Гой ты, Русь моя родная…» - патриотический настрой соответствует возрасту взросления

К сожалению, к пониманию гражданской поэзии приходят далеко не все.

И когда приходят стихи «О чём шумите вы, народные витии?..» или «Мой стих, как Божий дух, носился над толпой…», подростки ещё не доросли душой до этих чувств, а после окончания школы профессиональные дороги уносят их в другие миры.  И остаются почти не постигнутыми строчки Владимира Маяковского хотя бы такие: «Я всем люблю сказать в лицо, кто сволочь».

И на эту мало разработанную, к тому же опасную стезю,  вступил  своей книгой «Качели памяти» Владимир Скворцов, надеясь внести свою лепту в дело удержания  русского народа на отчей земле в наше грозное время, не похожее ни на один период  из тысячелетий русской истории. Посмотришь – вокруг разруха, болезни, безработица, несъедобная еда. Школа не учит. Медицина не лечит. Телевизор и газеты врут и развращают.  Толпа идёт, словно стадо, управляемое инопланетными пастухами.

И вдруг книга Владимира Скворцова, и в ней – наш мир с его победами и катастрофами, с его прозрениями и провалами памяти, с его уроками и беспамятством.

Пью в селе колодезную воду,

отрезвляюсь, над ведром сопя:

я всю жизнь боролся за свободу,

загоняя в рабство сам себя.

Стихами Владимир Скворцов борется за свободу, но борьба стихами – сама по себе – это больше, чем просто труд. Это рабство и духовный подвиг. Это – повод поговорить о поэзии, которую читающий люд воспринимает  как жар-птицу, пойманную поэтом, не подозревая, что поэт поймал не жар-птицу в руки, а аркан… на свою шею.

И когда поэтом  рождаются радостные солнечные стихи, это малая награда ему за тяжёлый подневольный труд  служения.

Встану пораньше, пройдусь двором –

я наслаждаюсь своим добром.

Солнце на небе, поэт под ним:

я согреваюсь добром своим.

Пью из колодца я серебро –

это вовеки моё добро!

Ночью ли выйду… Ах! Благодать!

В небе богатства – не сосчитать!

(«Моё добро»)

Почва для оптимизма всё же есть: Родина, кусочек земли, на котором можно постоять и порадоваться счастью жить, видеть небо, дышать, любоваться природой и мирозданием.

Полетели в другую сторону качели памяти поэта, от исторического прошлого страны до её сиюминутного состояния, от победных зарисовок до пораженческих терзаний – и полились стихи  глубокие, докапывающиеся до сути человеческой жизни и истории.

Поэт находит исключительно точные слова для обозначения  душевного состояния   «Любить Россию – это боль терпеть, которая выматывает душу…».

Жуткие картины современной жизни останавливают на себе внимание поэта. «Отчаянья во мне клубится крик, когда я вижу, как над баком ржавым, звеня медалями, склоняется старик – солдат спасённой гибнущей державы».

«Мне мало просто сочинять стихи, я вижу в них духовное служенье…» - это кредо поэта, служить которому с каждым днём всё труднее и труднее. Очень это непросто – писать стихи о политике, о том, как политика проехала по тебе и твоему народу. Рифмовать своё горе.

Чётко рисует поэт действительную картину положения народа, живущего в перерождающейся стране. Далеко не в результате однодневной перестрелки страна сдала позиции, занятые ею в войне. Страна, вышедшая ценой громадных жертв победительницей из жесточайшей войны, подверглась  медленной деградации в сорокалетний послесталинский период.

Одним – интересно, другим – безрассудно,

и катятся споры, как в бездну вода…

Чему поклонялись – сегодня подсудно,

а что возводили – тому нет следа…

Какая досада – ждать снова свободы

и робко предвидеть далёкий тупик!

Бурлящим потоком уносятся годы

и всё исчезает, чего б ни достиг…

«Который раз: всё прошлое - на слом!» – ужасная реальность и хороший афоризм и эпиграф для нашей нынешней жизни.

«Я, к счастью, жил не только ради хлеба»,  –  как хорошо, когда поэт может сказать о себе такие слова.

Не думаю, что современная поэтическая  мода топить  в нагромождении образов продукцию мозга и души – правильный ход современной теории литературы.  Если во всём соблюдать меру, то найдётся место и для  резких заявлений о своей общественной и литературной позиции, как делает это Владимир Скворцов в своей книге «Качели памяти».

Юлия Сухорукова, член Союза российских писателей.     

Юлия Колесникова      

ЧЕЛОВЕК, ВЛЮБЛЁННЫЙ В ЖИЗНЬ

(Заметки о творчестве Владимира Скворцова)

Само собой разумеется, что я - не всем известная Ванга, и даже не кто-нибудь попроще, но беру на себя смелость предположить, что поэт Владимир Скворцов будет жить долго.

Русский человек, как и всякий другой, смертен, но не умирает русский народ. Он продолжает жить, а с ним и вся Россия, умножая своё культурное и духовное богатство. В рассвете своей могущественной державы, народ воспел её лучшие традиции. Тогда и вырвались на простор великой Родины песни: «Широка страна моя родная…», «Вставай страна огромная…».

Незадолго до гибели этой страны, в народе можно было услышать:

- Живём хорошо, только бы не было войны…

А война пришла – плохого с хорошим.

В стране появились никому не известные раньше воротилы присвоенного народного добра; бандиты и убийцы всех мастей и прочая нечисть. И запела вездесущая попса голодному народу песни для сытых. Загуляла «золотая молодёжь» в казино и ресторанах.

А народ?

А народ, оправившись от предательского удара в спину, создаёт свою национальную культуру. Во всех городах и весях уже есть поэты, барды и певцы из народа. И среди них-то и появился Володя Скворцов, родом с Новгородчины из деревни Климовщина.

Мой покойный муж, известный на Ставрополье писатель Колесников Виктор Сергеевич (написавший «Поля, полные перепелов», «Одинокие птицы» и многие другие книги) с неудержимым смехом рассказал такой эпизод:

Однажды новгородский поэт Игорь Таяновский, узнав, что с ним разговаривает человек из деревни Климовщина (это был Владимир Скворцов), спросил его:

- Слушай, Володя, у вас там, в Климовщине, какой-то парнишка был, хорошие стихи писал в начале семидесятых прошлого века! Вот его строки:

А у ёлочки-девицы

Есть косметика своя:

Красит инеем ресницы

Перед зеркалом ручья

«Осень в деревне»

- И куда он делся,- сокрушался Таяновский, а у «парнишки» перехватило дыхание – до сознания наконец дошло, что разговор о нём, а это значит – он действительно был поэтом ещё тогда, в деревне!

Прошло немало времени. Парнишка возмужал, окреп – прошёл суровую школу жизни. Хлебнул горя и радости со всей страной, не сразу удалась и личная жизнь. При этом он не переставал писать и печатать стихи, издавать свои книги даже тогда, когда взвалил на свои плечи нелёгкую ношу издания любимого А.С. Пушкиным журнала «Невский альманах».

Скворцов остался верен себе, определив свою позицию по отношению к Родине и народу:

У великих слов - единый корень,

в них фундамент из одних пород!

Триедины в радости и горе

благородство, родина, народ.

Начитавшись визиток с подписями: «князь», «граф», «барон» поэт написал:

Ваша публика чванлива,

Уходите со двора:

Я не вашего разлива,

Я крестьянский был с утра!

Владимир Степанович за 9 лет существования возрождённого им журнала «Невский альманах» сумел довести его тираж до всероссийского масштаба. Скворцов часто ездит в командировки: в Москву, Новгород, Псков, Нижний Новгород и другие города. Организует и проводит поэтические фестивали и конкурсы, работает с авторами журнала. Он широко распахнул страницы «Невского альманаха» для произведений талантливых людей России.

Но при всём при этом Скворцов не перестаёт издаваться сам. Он живёт в своей поэзии полной творческой жизнью. По его словам: «Ведь если есть на свете счастье, так это – жизнь, а мы живём». Поэт одинаково сопереживает и старому человеку, и ребёнку, и народу в целом.

* * *

Отчаяньем во мне клубится крик,

Когда я вижу, как над баком ржавым,

Звеня медалями, склоняется старик –

Солдат спасённой

гибнущей державы.

* * *

Темнота разгоняется светом,

Ценят мученики доброту…

Не могу я остаться поэтом,

Если сытый покой обрету.

Творчество поэта так широко и многогранно, что у меня не хватит сил написать обо всём. «Нельзя объять необъятное», мудрые всё-таки слова. Скажу ещё немного: когда читаешь книги Скворцова, появляется чувство общения с живым человеком. Так непосредственно и современно звучит голос автора. Простые, кажется, слова. Но, Господи, каким образом является из них искусство поэта? Даже мне, поэту, трудно осознать.

Последние книги Скворцова изданы в Петербурге в издательстве «Родные просторы». Это «Мне в России Руси не хватает» 2009 г. и «Качели памяти» 2011 г.

Недавно я присутствовала на творческой встрече поэта в г. Луга. Зал был полон и буквально пронизан взаимопониманием поэта и народа. И вспомнилось мне моё стихотворение – благодарность, обращённая к В.С. Скворцову осенью 2009 года.

Поэт, как белая берёза,

Роняет осенью листву.

Её не обожгут морозы-

Она, как сон, но наяву.

В ней будут чаянья народа

И чьи-то мудрые слова,

И на свою похожа вроде

Уже седая голова.

А он всё молод и подвижен

И, слава богу, окрылён.

Он слова русского подвижник,

А в жизнь, как в женщину

влюблён.

Юлия Колесникова, Ленинградская область     

Александр Медведев      

Душа на качелях памяти

С распадом Советского Союза крупные города России наводнили беженцы из ряда бывших союзных республик. Их карикатурный образ – «сами мы не местные, поможите, пожалуйста» – заслонил большую проблему беженцев в своём отечестве. Как ещё сказать о жителях русских деревень, бегущих от неразрешимых жизненных проблем в города? А есть ещё те, кому бежать некуда, ведь и город не спасение от несносной жизни.

За доходами и счастьем

люди едут в города…

Я бомжей встречаю чаще,

чем ударников труда…

Книгу Владимира Скворцова «Качели памяти» словно невидимым стержнем держит мотив душевной подвижности современного русского человека. Что происходит с ним: мучительно ли он ищет себя, или ищет возможностей бежать от реальности, спастись – хотя бы в мире отцеженной, дистиллированной памяти? Кто он, современный русский человек – очарованный по жизни странник, гибрид героя Лескова и персонажа телесериалов, одним махом желающий решить современные проблемы?

Плевать хочу я на «потом»

и, как дворняжка за котом,

я за удачей когти рву

сквозь беды, как через траву.

Любить хочу,

                   иметь свой дом,

а мне всю жизнь:

                   потом,

                                       потом…

Или он – умудрённый опытом человек, истощённый напрасными усилиями держать свой парус по ветру, когда в России всякий ветер – это «ветер перемен», смерч, которому бессмысленно сопротивляться, но и полагаться на него – авось, куда вынесет! – опасно?

Какая досада, ждать снова свободы

и робко предвидеть далёкий тупик!

Бурлящим потоком уносятся годы

и всё исчезает, чего б ни достиг…

Отнюдь не праздная «охота к перемене мест» делает человека эскапистом, беглецом от постоянных стрессов, от угроз душевных травм и от напряжённой работы: сама русская действительность творит из человека беженца, избавляющегося таким способом от всех этих собак-проблем, которые жизнь с неумолимой последовательностью маньяка навешивает на него.

И в то же время (качели памяти – смена ракурсов во взгляде на настоящее и прошлое, дают поэту такую возможность), поэт, всматриваясь в былое и насущное горожанина и крестьянина, ни на мгновение не забывает, что люди сами творят свою сложную русскую жизнь.

Я к славе и смерти всегда был готов.

Подумать, помедлить – меня не моли!

Теперь ухмыляюсь под толщей годов:

кто сделает завтра ошибки мои?

Много ли можно было увидеть «русых головок над речкой пустынной» во времена Некрасова»? Не счесть – «Что белых грибов на поляне лесной!». В наше время поэт, оказавшийся в деревне, привычно видит вместо пашен – кусты и бурьян, и тем сильнее его удивление – заметил вдруг среди запустения детей! Так, может, всё не так мрачно: бесконечная тризна современных славян, печаль его души, сама собой закончилась, и – жизнь продолжается?

К речке дети, как в старые праздники,

звонко выпорхнули из травы.

– Вы откуда взялись здесь, проказники?

– Мы приехали все из Москвы…

Поэт Владимир Скворцов, несомненно, очень жалеет, что, может так статься, и в обозримом будущем писать о крестьянских детях, как некогда писал Некрасов, ему не придётся. Не о детях дачников, обживающих заброшенные деревни, где на месте поросших крапивой развалин домов, возводятся чьи-то замки надменно богатые, / чей-то наглый высокий забор», а о тех русских мальчишках и девчонках, которые могли бы о себе радостно сообщить: сами мы – местные, деревенские!

Книга стихотворений Скворцова «Качели памяти» во многом автобиографична, а по большому счёту, в ней прочитывается биография русского человека середины ХХ – начала XXI века, задающего себе вопрос: а сам-то я, местный? хозяин ли я своей земли, своей судьбы, наконец?

За сорок лет

я жил в России дважды:

мне в первой жизни

было всё нельзя,

а во второй

я осознал однажды:

теперь всё можно!

Но не для меня…

Иногда начинает казаться, что тема внутреннего беженца, неизбывна в творчестве современного русского поэта, ощутившего себя заложником своей гражданской отзывчивости.

Я бежал не от шума и пыли,

А от срама в глухие места,

Где деревни убитые стыли

и струилась в домах немота.

В пояс тихо клонилась ограда,

умирал позаброшенный склад…

Сквозь печаль я шагал безотрадно,

но спешить не хотелось назад.

Общественные нестроения не возникают сами по себе, они – прямое продолжение нестроений личной жизни, не от того ли среди русских так много робинзонов любви, одиноких мужчин и женщин, с их семью пятницами на неделе – мятущимися сердцами, неугомонным умом и часто дремлющим рассудком?

Ну почему так одиноко!?

Я – Робинзон в краю людей,

которых так повсюду много,

как снега в русскую метель.

Кем только я не увлекался!

Но оставался одинок.

Один,

         когда до слёз смеялся.

Один,

         когда заплакать мог.

В городе, в деревне, один, среди друзей, детей, с женщиной, везде, где бы и с кем бы ни был поэт, в какие бы образы затем ни отпечатывались его встречи, мысли, чувства, поэт не находит покоя: его родовая память говорит ему о должном совершенстве бытия и совершенном человеке. Поэт ищет приметы такого человека в себе, среди героев своих стихов, таких разных – раздумчивых, бесшабашных, любящих и тоскующих, а между тем, имеющих нечто общее. Может быть, у всех них одна душа, и потому так непросто им с нею, а душе – со всеми этими героями? «Если душа переселяется в другое тело, как перебрасывается огонь во время пожара с одного объекта на другой, – размышляет Скворцов в стихотворении в прозе “Огонь и переселение душ”, – то какой смысл в таком переселении, если оно не зависит от “воли” и “желания” самой души, если это происходит стихийно, бесконтрольно, бесцельно?». Душа – блуждающая стихия, а всё существование человека, словно летопись подготовки к борьбе со стихийными бедствиями, и большинство её глав о том, что эти бедствия всегда заставали человека врасплох.

В своё время, Достоевский, размышляя об интеллигентном русском, увидел его человеком, оторвавшимся от почвы, «носимым всеми ветрами Европы» и потому обречённым. Скворцов же поднимает тему вынужденной оторванности русского человека от своих корней, заостряет внимание не столько на нашей национальной податливости иноземным влияниям, сколько на нашей склонности к душевному бродяжничеству – удивительной способности, с одной стороны, идеализировать прошлое, с другой, безжалостно его перечёркивать.

В сырую кочку падаю лицом

и трепещу в стенаниях, как птица…

Мне больно быть

                  оболганным отцом,

мне горько жить

                   в отчизне… за границей!

Россия – мать обманутых детей,

лишённых мира,

                   памяти

                             и слова…

Мытарятся

                   без крыльев

                             и корней

незрячие

                   наследники Рублёва.

Так и хочется воскликнуть: русская душа, извечная бродяга, найдёшь ли ты, наконец, свой причал – человека, который бы везде, где бы ни оказался, почувствовал себя на своём месте и при своём деле?

Порой можно услышать от знатоков поэзии, что у пишущих о современности поэтов, «много глаголов, и мало образов». В этом замечании скрыт упрёк в тяготении к злободневности, в пренебрежении так называемыми вечными ценностями, в игнорировании непреходящего – ощущения чуда бытия. Словом, упрекают в том, что амброзию, напиток, дарованный богами, поэт безрассудно разбавляет мутной водой времени, бодяжит чем-то преходящим. Сразу вспоминается непревзойдённый безглагольный шедевр А. Фета:

Шёпот, робкое дыханье

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья…

– и далее два таких же очаровательных четверостишья, замечательная попытка до бесконечности растянуть прекрасное мгновение. Но вспоминается и другое: поэзия – не только гипнотическая образная безглагольность, не только «навевание золотых снов» страннику, уставшему искать место на своей земле для отдохновения от прозы жизни. Поэзия жива действием, она жива самой жизнью со всем многообразием её мгновений. В книге «Качели памяти» много тому подтверждений, они в каскаде афористичных строк Скворцова, добытых им из не отформатированной, сырой повседневности.

«Где заброшены поля / там – загубленные души… До смерти от рождения / лишь одна всего игра. “Жизнь-малина” так сладка, / что не червивой быть не может… Где для печали нету повода, – Поэт придумает печаль. Жить в России пьяным легче, / да с похмелья тяжело. Чем меньше еды у народа, / тем больше артистов в стране! В ком есть любовь и совесть есть, / тот каждый день живёт, как судный! Всё на свете возрождается, / если совесть пробуждается! У меня одна царица – / это русская Земля!».

Для Владимира Скворцова любовная лирика, социальный памфлет, философский этюд или репортажная заметка – жанры, проникающие в стихотворное творчество поэта, органичны, возможно, как раз по причине его определённо обозначенного чувства созвучности многовековому опыту народной поэзии. Художественная одарённость поэта как такового, несомненно, от резонирования его души ладу, называемому народной мудростью – способностью метким словом откликнуться на различные жизненные ситуации, обозначить словом противостояние человека стихиям – природным, социальным и душевным, следствием чего оказывается появление в народе присказок, частушек, пословиц и поговорок, песен.

В ряде стихотворений книги «Качели памяти» встречаются строки – ручейки, питаемые неиссякаемым источником, поэтической жилой живого русского языка, то подкатывающей к самой поверхности нашей жизни, вспенивающей будни, то уходящей вглубь истории, очищаясь в толще народной памяти. Чистые языковые струи время от времени ищут поэты, тяготеющие к филологической поэзии, и – не ищут, а находят, черпают из них, берут своё, поэты, непосредственно соприкасающиеся со стихией жизни. К ним относится и поэт Владимир Скворцов. Яркий символ в названии его книги, вполне оправдан: жизнь, пусть и размеренная маятником судьбы, не выглядит такой даже в заметках ежедневника, она, скорее, измерима стихотворной строкой – трассированным качельным следом – от колыбельной нежности до лихого задора, от восторга полёта до ужаса падения. Поэт по-своему мерит путь странствующей души, справедливо полагая, что единственный верный ориентир в этом – язык, который сам выражает истину о человеке в каждой точке его жизни более, чем чьё-либо мнение.

У великих слов – единый корень,

в них фундамент из одних пород!

Триедины в радости и горе

благородство, родина, народ.

Даже слово русское – природа

с тем же корнем, в том же узелке!

Русский дух и русская порода

матрицей таятся в языке.

Мария ИНГЕ-ВЕЧТОМОВА      

Литературная жизнь под конец ушедшего 2011 года подарила нам много событий. В день вручения Корниловской премии зал Публичной библиотеки (Российской национальной) увидел «Качели памяти», сборник стихов известного русского поэта, издателя и главного редактора журнала «Невский альманах» Владимира СКВОРЦОВА

«Мне в России Руси не хватает…»

Давно следовало написать о чистом, полном свежести сборнике Владимира Скворцова. Качели памяти уносят нас в светлое, ничем не замутнённое время, когда не надо было лгать, хитрить и выдумывать – мы можем говорить, что думается, думать, что видится, видеть, что нравится, улыбаться друг другу, сидя на берегу чистой реки, в краях, где ни дорог, ни комфорта…

Смысл ясных бесхитростных стихов, навеянных качанием на волнах памяти, идёт рука об руку с понятными русской душе образами, усиленными полными смысла сравнениями и прочими тропами, научные имена коих не хочется поминать при обсуждении столь славного сборника стихов. Книга нравится, её приятно читать. Почему приятно? Потому что трогает за душу. А это ли не выполненная задача выпущенного труда?

Чем и как автор достучался до читателя? В его книге есть всё – человек и природа, личность и общество, наша русская деревня, любовь к которой если не лежит на поверхности, то кроется в каждой русской душе. Вспомните о значении вида, пейзажа в русской литературе. Значение деревни гораздо более ёмкое. Деревня с её исконностью, натуральностью, с её хлебом насущным, с тяжёлым трудом – в основе всего. Как её не любить.

И деревня в книге Владимира Скворцова так былинно прекрасна, как бывала только в нашем ушедшем советском детстве. У кого детство было позже, спросите у родителей. Они расскажут, как хорошо было в деревню приехать на электричке, доехать до места назначения на тракторе в душистом прицепе, если вы горожанин, или из деревни направиться в город в резиновых сапогах с отвёрнутыми голенищами и привычкой рубаху носить навыпуск, коли вы в городе гость. До города доедешь, приведёшь себя в порядок – причесался, приоделся – городской… А деревня-то зовёт назад, и ничем, ничем это не уничтожить, никакими прелестями городского улучшенного быта. Впрочем, мы отвлеклись. Читаем:

Ни дорог, ни тепла, ни комфорта,

Только тянет, как в пропасть, туда!

* * *

Там песни мелодичные, живые,

И по утрам звонят колокола…

* * *

От серебряных гвоздей

Неба край стал тесен,

Невидимка-соловей

Ткёт узоры песен.

* * *

Коровка Божья на руке

И стрекоза на шляпке Верки…

Пантеистические мотивы, полученные поэтом в наследство от исторически развившегося восприятия действительности, так естественны для поэзии Скворцова, что даже божья коровка приобрела имя собственное, написанное с заглавной буквы. Чувства сплелись – милое существо едино с природой; и то и другое кажется лучше от объединения.

Природа, спасение русской деревни и любовь к родине, тоска по ушедшему и надежда на то, что, может, не всё ушло, опровергаемая тут же реалистичной музой. Тревога в стихах Владимира Скворцова вместе с печалью, к сожалению, встречаются часто.

Нет в округе ни школы, ни церкви,

Люди есть, но души нет живой,

Все плутают без веры и цели

И не ведают жизни иной.

В строках о деревне – та самая чистота, о которой в первую очередь подумалось, едва мы прочли первые стихи из сборника Владимира Скворцова.

* * *

Любить Россию – это боль терпеть,

Которая выматывает душу,..

<…>Любить Россию – ощущать себя

Владыкой мира и листочком вербы…

* * *

Пропахший лесом, травами и пашней,

Я осознал, с реальностью мирясь:

В деревне грязь видней, но безопасней,

Чем городская нравственная грязь.

Стихи сами подводят нас ещё к одной заботе автора.

Некоторым кажется, что счастье (категория весьма относительная) не сочетается с понятием «минор», но счастье, как следует из стихов Скворцова, не может быть всеобъемлющим и закрывающим душу от света божьего. Душа не может быть счастливой. Кстати, в книге есть не одно конкретное упоминание этого. «Если хочешь назваться поэтом, // значит, счастье тебе ни к чему…» Конечно же, много печали в воспоминаниях, а как иначе может быть, мы помним, что книга называется «Качели памяти». Конечно, в жизни столько всего было, что выйти из этой воды слепо радостным и тем более бессмысленно счастливым нельзя. Конечно, о счастье лирический герой вспоминает лишь в связи с прошлым, ушедшим. На то они и качели, чтобы носить нас туда – сюда, туда – сюда. Мы рады – мы огорчены, мы счастливы – мы несчастны, мы здесь – мы там. Но мы всё равно тут, в реальном мире. Качели уносят нас от времени, когда ноги мяли пырей, когда ветерок пробегал по крапиве, унося от нас невзгоды, делая нас другими.

Теперь о наболевшем, к чему нас зовут стихи Владимира Скворцова – о патриотизме. От слова patria, в связи со словом «отечество», в связи с любовью к родине, в связи с гордостью ею. Думаю, что можно уверенно отнести творчество Владимира Скворцова (так же, как и его общественно-литературную деятельность) к патриотической. Это близкое духу русского героя действо, определение, противостояние (а что ещё есть патриотизм в наше время разнузданности и погребения нравственно-патриотических устоев?) по правде говоря, совсем сошло со страниц прессы, книг и, само собой разумеется, экранов, сующих всюду, и часто куда не надо, свой длинный наглый нос.

У Скворцова любовь к родине столь ярко, столь сильно, столь больно звучит в строках воспоминания о войне, о фронтовиках, о деревне и её людях, – сердце сжимается: что же мы творим! Неужели человек мог так низко пасть, что верен напрашивающийся, только мало кем увиденный и выраженный оксюморон:

Солдат спасённой

                    гибнущей державы…

Допустили мы, позволили, чтобы эти слова отражали смысл произошедшего с нашей великой страной! Продались за тридцать сребреников североатлантической селёдке, голодранцы, хоть и счастливые! Откройте поэму про бабу Клаву. Наш, русский воин сперва француза, а потом и фрица гнал кованой железякой, кочергой. А теперь мы, его потомки, под ничем не сдерживаемый аккомпанемент слитой с Запада скверны разрешаем унижать наших ветеранов, наших героев. Продолжаем по тексту. Автор оптимист, он уверен, что «в страхе живёт Европа: // помнит русскую кочергу!». Былинный, сказочный герой своей «мудростью Ванюшки-дурака» побеждает. Качели хорошо качнулись, положительная амплитуда сообщила и нам веру-надежду.

* * *

Ветшают эпохи, мелькают года –

И в этом земном обновленье

Мы все, уходя, не придём никогда

В чужое для нас поколенье…

Этим четверостишием из сборника мы и закончим наш экскурс в чувства поэта, в мысли, в память – куда качели занесли. Поэт всегда не в чужом поколенье находится, а в своём, в том, которое он понимает, и которому может дать то великое, что несёт только поэт. Его время всегда настоящее, он знает, что «…прошедшее – короткая дорога, // а лучшее – маячит впереди».

Можно философствовать, можно говорить о взаимопроникновении чувства и разума, что правильно, но в нашем случае – это единство души и сердца, и ничто иное как стихи хорошего поэта, всецело преданного России, родине своей.

Марианна СОЛОМКО      

«КАЧЕЛИ ПАМЯТИ» ВЛАДИМИРА СКВОРЦОВА

Владимир Скворцов – поэт, несомненно, русский, народный, вносящий в городскую поэзию живительную деревенскую струю. Стихи его отличает лиризм, светоносное начало и ясность мысли.

Недаром, знаток русской литературы Евгений Замятин в своих «Блокнотах» говорил о великой роли народного языка, как в художественной прозе, так и в поэзии. «Язык должен быть языком изображаемой среды и эпохи. Автора совершенно не должно быть видно. (…) У опытного мастера всегда есть уменье, не коверкая грубо языка, дать художественно-синтезированное впечатление подлинного языка изображаемой среды, – будет ли это мужик, интеллигент, англичанин, эфиоп или лошадь».

В поэзии Скворцова народная речь не выглядит стилизацией. Детские и юношеские годы Скворцова прошли на Новгородчине. Описывая родную природу, знакомых людей, поэт создаёт живые пейзажи и портреты, образный строй стихотворений погружает читателя в широкий круг переживаний автора за современную судьбу страны и её будущее, за будущее поколений, за гибельную судьбу русских деревень и людей их населяющих. И потому поэзия Скворцова находит отклик в сердцах широкого круга читателей.

Быть ближе и доступнее народу в своём слове – Скворцову это удается.

Поэт также поднимает остросоциальные темы. Но, даже самые болезненные и трагичные картины окрашены юмором – добрым, осторожным. Тот же Замятин писал: «Юмор, смех – свойство живого, здорового человека, имеющего мужество и силу жить. (…) Вы смеётесь над своим противником: это знак, что противник вам уже не страшен, что вы чувствуете себя сильнее его, это уже – знак победы. Это говорит, что мы имеем дело с литературным поколением более здоровым и сильным, чем символисты. Реалисты жили в жизни; символисты имели мужество уйти от жизни; новореалисты имели мужество вернуться к жизни.»

В этом смысле Скворцова можно назвать новореалистом.

У Скворцова смех не злой, он добродушный, но это и смех сквозь слёзы, в нём проглядывает боль и переживания за русского человека.

За сорок лет

Я жил в России дважды:

Мне в первой жизни

Было всё нельзя,

А во второй

Я осознал однажды:

Теперь всё можно!

Но не для меня…

Или:

Чтоб не видели бездомных и богатых,

Новым праздником глаза нам завязали. («День народного единства»)

Юмор встречается также и в лирике, в нём гордость за родные края:

На рогах я родился у чёрта,

Там болота, леса и вода…

Ни дорог, ни тепла, ни комфорта,

Только тянет, как в пропасть, туда!

Скворцова волнует вопрос смены поколений:

Какими будут пацаны,

Когда не станет ветеранов? («Поют и пляшут в поздний час»)

Он говорит, как прошивает суровой ниткой:

Отчаянья во мне клубится крик,

Когда я вижу, как над баком ржавым,

Звеня медалями, склоняется старик –

Солдат спасённой

гибнущей державы.

Ярко выделяется стихотворение «Любить Россию». Славянская душа, способная к глубокому сочувствию и сопереживанию, отдавая последнее обездоленному и нуждающемуся – высший моральный образец всех времён и нашего народа. Но, это уж кому дано.

«Любить Россию – ощущать себя

Владыкой мира и листочком вербы» – Скворцов видит мир метафизически, и диапазон его – не точка, не угол, не сектор. Это созвучно Рильке с его шириной охвата бытия:

…и я увижу, что земле мала

околица, она переросла

себя и стала больше небосвода,

и крайняя звезда в конце села —

как свет в последнем домике прихода.

Родина и Вера испокон были теми опорами, моральными столпами, на которых держался русский мир. Потому так важно «путь земной пройдя, не потерять ни Родины, ни Веры».

В стихотворении «Плач по деревенской Руси» представлена дилемма – деревня противопоставлена городу:

Там я был – юноша,

Тут я – старик.

Окружение, среда – формируют человека. Город старит, опошляет человека, делает его «обычным рабом городской суеты, позабытой иголкой в стогу», четвертует, очертовляет. Деревня же воскрешает древний симбиоз человека и природы. Природа восстанавливает, она есть эликсир молодости: «Мне б из ручья напоить своё тело…» – восклицает поэт.

В городе происходит пересмотр вечных ценностей, вернее, их опущение в Лету и, в то же время, подъятие культурной помойки на Олимп:

Народа в России всё меньше –

«Народных артистов» полно! («Чудная свобода»).

Вместо голосов звучит «фанера»:

Я давно б утратил веру,

Если б в роще соловьи

Тоже пели под «фанеру». («Лже – свобода»)

Нас окружает сусальный мир и, говоря космологическим языком, в одно утро мы рискуем проснуться и не увидеть ни одного атома из предыдущей Вселенной.

Искусство заполонили «Инцитаты»1 и политические кентавры, сидящие «в тёплых дуплах должностей»2. Теперь они рулевые парохода современности, за бортом которого настоящее, кондовое искусство с привязанным к горлу колосником, тщетно стенающее в пучине.

«Голубые» крови, взбурлившие в лжеправнуках, также высмеиваются поэтом («Я не вашего разлива»). Самозванцы, выдающие достижения и заслуги своих мнимых предков за собственные, и напыщенно кичащиеся по этому поводу подвергаются критике. К примеру, есть известные пианисты, именующие себя учениками Листа и Шопена, но они – носители и передатчики определённых традиций, а не носители чужих званий и наград. Да, пришла пора рытья в генеалогических корнях и выискивания знатных потомков. Мужицкая кровь нынче не в моде. Но Скворцов заявляет:

Я не вашего разлива,

Я крестьянский был с утра.

Он отмечает главное: «Лучше быть счастливой, чем простой княгиней» («Снятся мне хоромы…») и о себе: «Пусть не попал из грязи в князи, но и холопом я не стал» («Высокое паденье»). Дай Бог так каждому из нас остаться самим собой и обрести простое человеческое счастье.

Нельзя не вспомнить известный случай из биографии Бетховена, созвучный этой теме. Бетховен гостил у князя Лихновского и последний, будучи почитателем таланта первого, захотел, чтобы Бетховен сыграл перед собравшимися. Бетховен отказался, но Лихновский, как любой князь, не принимал отказы и даже приказал выломать дверь комнаты, где заперся Бетховен. Возмущённый композитор покинул имение князя и вернулся в Вену. Придя домой, он отправил Лихновскому письмо: «Князь! Тем, чем вы являетесь, вы обязаны случайности рождения. Тем, чем являюсь я, я обязан самому себе. Князей существует, и будет существовать тысячи. Бетховен же – лишь один».

Отдельное место в книге занимает любовная лирика, в большинстве своём она автобиографичная, и вносит трогательную окраску («Эликсир», «Халат», «Если ты моей не станешь»). Эти стихи, как неизлечимая временем живая рана, оставшаяся после разрушенной любви.

С любовной лирикой связана и тема одиночества («Робинзон любви»).

Скворцов задаётся также и вопросами метафизики бытия. Строки из стихотворения «Разговор с другом» – как размышление о жизни и смерти:

Какая жестокая эта дорога,

Которая только туда…навсегда.

Или: «Жизнь и рождение – случайность, закономерность – это смерть» («Закономерность»). И вот выход: Скворцов находит панацею от смерти – это «любовь к живому на земле».

Но даже на тему смерти Скворцов может шутить:

Ведь с рождения до смерти

У людей – последний путь! («Последний путь, или Повод выпить»).

В стихотворении «Желание» проглядывают пантеистические мотивы, где настроение лирического героя передаётся природе, где между очеловечиванием и соприродностью нет зазора. «Пусть в народе сохранится хоть одна моя строка» – таково желание поэта Скворцова и мы видим в этом своеобразное завещание.

В стихотворениях «Поэт живёт на небесах» и «В больнице» Скворцов, опять же, в шутливом тоне повествует читателям о том, как непросто быть поэтом, когда тебя не понимают окружающие: «на небесах живёт поэт, а все уверены, что рядом»; о нелёгком процессе духовного вызревания идей для создания стихотворений: «я в больнице лежу для духовного роста» и «так зерно полежит, а потом прорастает».

Некоторые стихотворения Скворцова содержат многомысленные метафоры, как бы останавливающие зрение и чтение и заставляющие размышлять. К примеру:

Умирают деревни России,

Как в убитом поэте стихи…

И сразу возникают перед глазами Пушкин, Лермонтов, Есенин, Рубцов. Без троеточия.

Стихотворение «О русских церквах» повествует об «особенностях» прихода новой религии – марксизма-ленинизма, когда «колокола с колоколен кидали, как птенцов из гнезда».

Интересно стихотворение «Я шагал сквозь заросшее пастбище» об освоении, вернее, присвоении русских земель «надменно-богатыми» и «наглыми» заборами. Краткий диалог показывает, что здесь, мы, скорее всего, имеем дело с принципом двойного кодирования текста:

« –Вы откуда взялись здесь, проказники? – спрашивает лирический герой детей, выпорхнувших из травы, – Мы приехали все из Москвы…» – и то, что проскальзывает в этом по-детски невинном ответе, возможно, считывается по-иному, согласно ментального уровня реципиента.

Ряд стихотворений Скворцова крепко впитали в себя традиции лучших русских поэтов. К примеру:

Стихотворение «Осень в деревне» отмечено есенинскими ритмами, здесь поэт выступает как продолжатель есенинских традиций («Мёрзнет мокрая дорога» – «Дремлет взрытая дорога»). Скворцов оживляет образы природы, наделяет их почти человеческой душой и образы становятся зримыми, понятными, родными. «Письмо к матери», «Томик стихов Есенина», «Слепок с ладони Есенина», – в этих стихах Скворцов отдаёт дань светлой памяти великому русскому поэту…

Стихотворение «Незрячие наследники Рублёва» наследует знаменитое рубцовское: («Взбегу на холм и упаду в траву, И древностью повеет вдруг из дола» – «В сырую кочку падаю лицом и трепещу в стенаниях, как птица…»).

Одно из центровых мест не только в книге, но и в творчестве Скворцова занимает «Русская матрица». О ней уже много было сказано. Возможно, это как раз то стихотворение, которое останется в истории русской литературы. Возможно, это одно из тех стихотворений, способных, подобно заветному заклинанию, разбудить и укрепить генеалогическую память.

А вот – встреча с Самой Совестью – «Встреча с Климовской старушкой». Аллегоричное, выдержанное во всём стихотворение. Коль при встрече с собственной совестью «больно к горлу подкатывает ком», – не иссякает надежда, и вера в человека, в то, что не истребятся вековые устои.

Стихотворение «Судный день» актуально в нынешние времена. «В ком есть любовь, и совесть есть, тот каждый день живёт, как судный» – тысячелетняя мудрость писем Сенеки никогда неистощима.

«Мне в России Руси не хватает» – в нём грусть по ушедшему, воспоминания о былом, об умерщвлённых традициях. Скворцов делает оптимистическое допущение – «Ведь была же дорога из дома, значит, где-то должна быть домой…», но – не воскресают из мёртвых. И задаёт («Я брожу под голубым экраном») риторический вопрос: «И не знаю, есть ли я на свете? Если есть, зачем же я умру?».

«Качели памяти» – стихотворение о прошлом и настоящем, о желании, наверно, каждого человека вернуться в юность, молодость, мечты, «я же в прошлое бегу, как в спасение своё». И действительно, память – фундаментальное свойство человека сохранять и накапливать информацию, лучше – положительную, с возможностью не только индивидуально возвращаться к пережитому, но и мочь передавать дальше эту важную информацию. В каждом из нас живёт память и опыт предыдущих поколений, от которых зависит резистентность нашей культуры, как на уровне отдельного человека, так и в целом на уровне всего народа.

Тема войны достаточно сложна даже для побывавших на ней. Поэт здесь берёт настоящие ноты, цепляющие, пронзительные («Письмо отцу-фронтовику», «Солдат вернулся», «Не горбясь»).

Поэт Скворцов достойный наследник литературных традиций великих русских поэтов, среди которых Есенин, Рубцов, Тютчев, Некрасов. Пейзажи, портреты родных людей, воспоминания детства, гражданская и любовная лирика, вопросы жизни и смерти – поэтический мир Скворцова многогранен. Ему удаются концовки и композиция стихотворений, в которых он соблюдает принцип эмоциональной экономии, что придаёт цельность, лаконичность и ясность образам.

Книга Скворцова многообразна по содержанию и разнообразию тем, она охватывает многие стороны бытия, и тем будет интересна для читателей. Не зря поэт говорит: «И, как моё стихотворенье, России всей принадлежу» – это отнюдь не ложный пафос, Скворцов принадлежит России и народу каждой своей строкой.

Хочется закончить эту статью по-настоящему оптимистическим убеждением-утверждением Скворцова:

«Жизнь может оборваться,

Конца у жизни нет!»

Валентин Волжский      

Правильные советы поэзии…

(Отзыв на книгу поэта В. Скворцова «Качели памяти»)

Впервые я услышал выступление Владимира Скворцова осенью прошлого года на заседании Союза писателей «Многонациональный Санкт-Петербург». Мне очень понравилось его аргументированное, деловое выступление. После заседания я подошел и поблагодарил его за выступление. Он представился: – Главный редактор журнала «Невский Альманах», - и подарил мне свою книгу стихов с авторским пожеланием «На доброе чтение!»

В тот же вечер, придя домой, я открыл книгу стихов «Качели памяти» и не мог с ней расстаться, пока не дочитал до последней страницы. Поэт открывает свою книгу с юности, со своей малой Родины, которая дорога каждому живущему на Земле.

Скинув путы и уздечки,

Из столицы мчался я

От жары спасаться в речке

В Новгородские края!

Автор во многих стихах своей книги не хочет расставаться со своей родиной и убеждает нас, что это никогда не произойдет:

Я в деревне бываю все реже,

В сердце милые дали храня,

И седого, как юношу прежде,

Что-то манит в родные края

А как связаны образы людей с писателями-гениями нашей литературы, они не только поэтичны, но и неповторимы:

Каждый гений в чем-то хулиган,

Их пустить опасно даже в сени.

Кто сегодня знал бы про Дункан,

Если б не любил её Есенин.

Обидна участь выпала России в прошедшем столетии. Поэт напоминает людям, какой светлой она была совсем недавно:

Мужчины с юных лет – мастеровые,

Сверяют в храмах мысли и дела.

Там песни мелодичные, живые,

И по утрам звонят колокола.

По-особому выражает поэт и падение нашей культуры, образно обличая это в поэтической форме:

Где чужие? Где свои?

Я давно б утратил веру,

Если б в роще соловьи

Тоже пели под «фанеру».

Или ещё:

Быть может, попутал нас леший?

Понять мне, увы, не дано:

Народа в России всё меньше,

«Народных артистов» полно!

Прочитав книгу Владимира Скворцова «Качели памяти», как говорится от корки до корки, я не хочу откладывать её на полку с книгами, а хочу держать на письменном столе, чтобы, когда бывает в жизни безвыходно и тяжело, посоветоваться со стихами автора и найти правильный путь в судьбе.

Мне кажется, поэзия поэта Владимира Скворцова очень правильно учит жить людей в современном мире:

И когда иду я в храм к причастью,

То в душе моей светлым-светло!

Пусть не сбылось многое,

Я счастлив,

Что не сеял ненависть и зло!

Какие правильные советы!!!

Валентин Волжский,          

инженер-энергетик,          

литературный сотрудник НППЛ «Родные просторы».