журнал писателей России

Татьяна БАТУРИНА

ПОЭЗИЯ, ОБРАЩЕННАЯ В МИР

У каждого поэта есть своя тайна, своя изюминка, определяющая в конечном счете всё. Однако это самое Нечто, эту Тайну, эту Изюминку,- можно и ещё как-то назвать,- если замечают, то определяют по-разному, а то и вовсе не замечают. Вот, скажем, есть у Николая Рубцова стихотворение «В горнице моей светло…», о котором Н.Коняев сказал «прекраснейшие стихи» и прекрасно высветил его смысл. «В горнице моей светло. Это от ночной звезды…» Сразу, уже в этих первых строках, будто бы несообразность… Поиск будничного смысла начисто разрушает волшебство стихотворения, превращает его в груду нелепых обломков». Дело в том, что Рубцов с первых же строк разворачивает сновидение. «Обманчива простота и ясность рубцовских стихов». Это, на мой взгляд, самое глубокое суждение об особенностях поэтического мастерства Николая Рубцова.

Но об этом же стихотворении Рубцова поэт Б.Примеров говорил иначе. Его слова приводит Сергей Соколкин в статье «Падший ангел, отбывший свой срок» (Литературная Россия, 31 июля 2009): «По поводу стиха «В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмет ведро. Молча принесет воды…» говорил: «Ну что это такое, это же надуманно, зачем же он матушку по ночам за водой посылает, лучше бы сам сходил, к тому же утром удобней».

В этом полушутливом отзыве есть одно слово, которое делает отзыв серьезным и свидетельствует о том самом подходе к стихотворению, о котором говорил Коняев – «поиск будничного смысла». Это слово у Б.Примерова - «надуманно».

Стихотворение Рубцова действительно великолепное, в нем как бы уместилась вся рубцовская поэзия, всё его мастерство. «Обманчивая простота и ясность», говоря словами Коняева. А можно и так – в высшей степени просто сказано о самом сложном. О духовном мире человека, о мире мечты, о вечном стремлении к прекрасному.

Но что это я опять о Коняеве, видно, мысли ещё во власти проходившего юбилея. Но если говорить точно, то речь здесь идет не столько о Коняеве, сколько о поэте Н.Рубцове и особенностях его мировосприятия. Да и о том, сколь по-разному можно осмысливать один и тот же поэтический образ. А иной раз просто не понять его. Или осмыслить странно и нелепо.

И потому мне вспомнились эти стихи и эти отзывы, что размышляю сейчас о другом поэте, петербуржце Владимире Скворцове, который, по моему убеждению, входит в ряд современных русских поэтов, где на одном из первых мест, если не на первом, обитает Н.Рубцов, мастер особой, многозначной и глубинной, простоты.

Недавно вышедший сборник стихов Владимира Скворцова «Мне в России Руси не хватает» (Библиотека журнала «Невский альманах», 2009), повторивший, кстати, название сборника 1990 года, предваряют и завершают несколько содержательных отзывов, хотя и небольших по объему.

В заключительном, вынесенном на обложку, материале Сергея Протопопова, поэзия Скворцова названа «Русской матрицей». Образ «русской матрицы » Протопопов в данном случае позаимствовал у самого Скворцова:

Русский дух и русская порода

Матрицей таятся в языке.

Не рассуждая долго о распространенном в нынешнее время образе, скажу только, что матрица – это форма, определяющая нечто, отливаемое по этой форме. Иначе говоря, существует явная зависимость между формой и тем, что по этой форме отливают. И когда поэт говорит: «русский дух и русская порода матрицей таятся в языке», - это означает, говоря без метафоризации, что русский язык оформляется под влиянием «русского духа и русской породы». А слово «таятся» более всего выражает эти отношения, их многозначность и обоюдозависимость.

А С.Протопопов в конце своего отзыва заявляет: «Всё выше сказанное в полной мере даёт основание считать книгу Владимира Скворцова «Мне в России Руси не хватает» русской матрицей». Что бы ни было сказано выше, книга не может быть матрицей русской духовности, как бы она на неё не влияла. Потому что понятие духовности неизмеримо шире, многозначнее, глубже. Думаю, даже о поэзии Пушкина не скажешь, что она - матрица духовной жизни первой трети девятнадцатого века. Отношения поэзии и действительности столь многообразны, столь непредсказуемы, что, мне кажется, любой образ, ограничивающий пределы этих отношений, неприемлем.

Гораздо интереснее у С.Протопопова «всё выше сказанное», - когда он удачно называет произведения В.Скворцова «распахнутой душой русского человека». Но и распахнутая душа человека не вместит всей духовной жизни народа. А что же всё-таки вмещает эта «распахнутая душа»?

Книга «Мне в России Руси не хватает» - итоговая, хотя поэт еще достаточно молод. Но, как известно, люди подводят итоги своей деятельности в разные периоды жизни, особенно, если чувствуют, что сделаны некие важные открытия, о которых следует сказать людям. Какие же это открытия и сколь они важны для людей и для понимания действительности?

Когда Скворцов говорит – «сам в себе клочок эпохи я нечаянно нашел», эпохи, которую он называет «окаянной», возникает желание понять, ощутить, почувствовать этот клочок, отразившийся в личности поэта.

То, что для поэта важно прежде всего проникновение в сущность собственной личности, видно хотя бы по названиям частей сборника. Этих частей семь: Я не вашего разлива; Поздняя грусть; Качели памяти; Нечто большое; Молодая седина; Четверостишия (афоризмы, в которые отлились опыты жизни); Прости мне, Господи, меня.

От стихотворения к стихотворению всё более усиливается чувство, что, осмысливая личность, поэт обнаруживает какие-то, вновь оформившиеся, её связи с эпохой. Он ненавязчиво, постепенно рушит устоявшиеся в недавнем прошлом представления. «Тяжело в России нищим и богатым страшно стать… Окаянная эпоха! Где же классовый протест? Даже кот живет не плохо: не работает, а ест. Жизнь как надпись на заборе, из простых известных фраз. А Россия вечно спорит и по кругу водит нас…» В этих строках,- где полушутливо, что выражено и в ритме и в лексике стихотворения, говорится о понятиях, еще недавно основополагающих, - своя философия, мысль об исчезновении развития и постоянной повторяемости качества жизни.

Возникают иные критерии этого качества. Говоря о своей принадлежности к крестьянству («я не вашего разлива, я крестьянский был с утра»), поэт противопоставляет себя, заметьте, не богачам, а современным, вдруг объявившимся «самозванным дворянам, вороватым купцам». И причины, по которым он отвергает их, отнюдь не социального характера. В другом стихотворении он говорит: «Тот «свободой искалечен, этих ложью замело…» Поэт убежден в призрачности материального достатка. «О, если чем-то я богат, то, к счастью, не материальным…» («Богат»). Потому, «чтоб научиться быть счастливым», идет к огню, где собрались бомжи. «Здесь проще делают меня, вернее – мысли размягчают».

Во второй части «Поздняя грусть » поэт осмысливает свои переживания, чувства, рождающиеся в душе, т.е. более широко воспроизводит эмоциональную атмосферу, в которой существует современный человек. А в третьей «Качели памяти» - можно сказать, сопряжение эмоциональной жизни с мыслью поэта. В этих, по существу, центральных частях, получают развитие главные мотивы книги: счастья, судьбы, свободы, любви, родины, творчества, одиночества.

В конце первой части уже звучит мотив – судьбы человека, который «искал в себе себя», хотел познать себя и остаться собою.

Подняться было нелегко,

ещё сложнее –

                                  стать собою!

Пусть я и бабник, и алкаш,

но деревенской, чистой пробы!

Судьбу я взял на абордаж –

да вот себя

          почти угробил…

                                                    («Высокое паденье»)

Главные мотивы раскручиваются в книге подобно стихиям, подхватившим и несущим человека. И хотя книга производит впечатление удивительной цельности, как и сам образ автора, - внутри книги постоянно возникают несогласия поэта с самим собой. Но, несмотря на то, что поэт высказывает суждения или испытывает чувства, противоречащие только что сказанному или пережитому, мы воспринимаем его тем же, добрым, искренним, ищущим, человеком. Однако, каковы всё-таки эти несогласия поэта с собой? И что же, в конце концов, определяет целостность книги?

Прежде всего, приведу примеры этих «несогласий».

В начале книги поэт противопоставил себя лживым и лицемерным современным «дворянам» и «купцам», говорил о своей любви к Родине, а через несколько страниц в стихотворении «Ровесница» он сравнивает себя с «покорёженной, мятой» монетой.

Всякий, даже ничтожество,

взял тебя – и владей!

На лице твоем крошечном

все пороки людей!

Я – не лучше уродина,

но кривляюсь при том,

что храню верность Родине

всем горбом, как гербом!                      («Ровесница»)

Многие стихи Владимира Скворцова – о любви к Родине. И вдруг он заявляет в конце книги, что «любить Россию стало ремеслом». И далее в стихотворении «Покаяние» - «Русь для меня теперь, что Сенегал».

Много стихов посвящено любви, женщинам. Однако, если на 94 странице он сообщает, что «влюбился» «в стельку!», то на 164 замечает удовлетворенно: «Какое счастье, что любовь прошла! Утихли страсти, вздохи упоенья и ревность глупая, что душу извела, и горькие раздумья и сомненья…» А вот стихи о любви – сплошной парадокс:

Я, от любви своей страдая,

шепчу упрямо о любви.

Печаль моя уже седая,

с тех пор, как радость увели.

Я, не любя, любил без счета,

чужие радости губя…

Ворую женщин у кого-то,

ищу хоть в ком-нибудь тебя!

А те красотки озорные,

что блудят взглядами по мне,

от сладострастия хмельные,

жужжат, как мухи на окне.

Брожу по жизни нелюдимым,

мой путь печалью замело.

Я в жизни не был нелюбимым,

но мне в любви не повезло.                («Я, от любви своей страдая…»)

Прекрасное стихотворение! Образец той особенности, о которой я пишу. Но помолчим о ней пока… (Надо сказать, в книге много выразительных и ярких стихов о любви, каждое из которых - чаще всего доверительный и предметный разговор с любимой.) Приведу ещё примеры. «О, если чем-то я богат, то, к счастью, не материальным». «Я желаю всё и сразу: жар любви и звон монет».

Или вот: «Как хорошо, когда во мне отец и мать живые!» и через несколько страниц - «Пока во мне гнездятся предки, я быть собою не могу!»

Магистральным в книге стал мотив судьбы. В отношении к ней, в определении её роли для людей и для каждого человека в отдельности, Скворцов неистощим. Попытаюсь привести хоть малую толику примеров.

«Во мне огонь, который не задует и ветер пьянства, что в судьбе звучит»; «метель судьбы»; «накатывали волны его волнующей судьбы»; «судьбу я взял на абордаж»; «Умоляю, покажись над моей судьбою! Может, я придумал жизнь под чужой звездою»; «судьбой играя, как в лото»; «не подашь судьбе прошение»; «пусть посмеется судьба надо мной»; «Я сам кручу судьбы своей штурвал»; «Судьбу приемлю без нытья»; «Нигде не скрыться от судьбы»; «если б вновь родился, свою судьбу как стал бы я верстать?»

Пестрота этих суждений, подчас полная противоположность их смысла, как ни странно, как уже говорилось, не нарушают впечатление цельности сборника стихов Владимира Скворцова.

Естественно, возникают вопросы, - что существует за этой противоположностью смыслов, можно ли считать её видимой, внешней, или она действительно есть. И наконец, чем определяется весьма ощутимое впечатление цельности и образа автора и самой книги… Не стану даже пытаться отвечать на эти вопросы, надеясь, что ответы всё-таки возникнут в процессе дальнейшего разговора.

В разделе сборника «Четверостишия» есть вот такое: «Забуду я усталость и заботу, едва успею Пушкина открыть…Меня он заряжает на работу и заставляет мыслить и творить!» Вспомним стихотворение А.С.Пушкина «Я помню чудное мгновенье». Пушкин в нескольких строфах создал эскиз всей своей жизни, в которой сосуществуют, взаимопроникая, общественное и личное начала. «Бурь порыв мятежный рассеял прежние мечты». Даже сейчас, почти двести лет спустя, мы понимаем, о преддверии какой общественной трагедии говорится в стихотворении (оно написано летом 1925 года), понимаем, какие «бури» «рассеяли прежние мечты», заставили забыть и «облик нежный» и «твои небесные черты». Но время, поклонение красоте, восхищение прекрасным воскресили «вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь». Этот эскиз жизни включает, прежде всего, историю чувства: его рождение, его видимую кончину и его воскрешение, свидетельствуя о победе красоты и любви над всеми общественными «бурями».

Усвоив по-своему, в своих масштабах, уроки Пушкина, что происходило со многими поэтами, с каждым в пределах его таланта, - Владимир Скворцов, по существу, стремится проникнуть в диалектику человеческой личности. Человеческие чувства и мысли у него – не глыбы, возникшие раз и навсегда; они подвижны, они в постоянном взаимодействии с действительностью. Человек может чувствовать свое бессилие перед «метелью судьбы» и всё-таки стремиться «взять её на абордаж». Может презирать «материальное», и в какой-то момент жаждать услышать «звон монет», влюбиться без памяти и радоваться свободе, когда любовь уйдет.

Но есть, вероятно, нечто, организующее зыбкую, противоречивую личность поэта и это нечто, очевидно, настолько сильное, что создает ощущение цельности, всепроникающего оптимизма, доброты. Это «нечто» сам поэт называет «нечто большое».

В последних разделах книги поэт не раз говорит о том, что смысл его жизни - поэтическое творчество. «Когда строка зовет и дразнит, и, вдохновляя, греет кровь, мне жалко вечера на праздник и ночи… даже на любовь!» В стихах он видит «духовное служенье». И весьма недвусмысленно заявляет о конечной значимости поэтического творчества: «важней не сколько написал ты книг; а сколько строк…тебя переживут». Итак, смысл творчества, смысл жизни – создать нечто такое, что переживет тебя самого. Так постепенно поэт приходит к убеждению, что превыше всего – жизнь.

Ведь если есть на свете счастье,

так это жизнь, а мы живем!

Эта убежденность пронизывает весь сборник, что очевидно тоже определяет ощущение его цельности. Она приходит вместе с осознанием высших нравственных ценностей, наивысшим из которых поэт считает – СОВЕСТЬ. Именно в ней он видит источник торжества жизни. Совесть, которая побуждает людей к самопознанию и покаянию.

Всё на свете возрождается,

если совесть пробуждается!

Именно так поэт приходит к осмыслению собственной личности: «Жил порой витиевато, но с распахнутой душой». Трудно припомнить чью-нибудь более точную и в то же время беспощадную самооценку. (Поэт вообще, как отмечают все пишущие о нем, склонен к афористичной речи, что иногда, на мой взгляд, приводит к некоторой дидактичности). Именно эта точность и эта беспощадность рождают, как «награду», столь же точное выражение эмоциональной наполненности этой личности.

Какая светлая награда:

без тяжких мыслей и оков

быть просто частью снегопада –

поющих белых лепестков!

Какое сладкое томленье!

Блаженный в небе я кружу

и, как мое стихотворенье,

России всей принадлежу.

Главное сказано: «России всей принадлежу». Поэт, заявивший, что для него превыше всего критерии общечеловеческие, нравственные, всё-таки не может отказаться от критериев общественных. И он объявляет эти критерии, названные в самом заголовке: «Мне в России Руси не хватает». Да, Скворцов немало обнаружил в современной российской действительности нелепого, жестокого, удручающего. («Отчаянья во мне клубится крик», «Путь без правил», «Чуднáя свобода», «Лже-свобода», «Жить в России» и т. д.) Но судя по названию книги, всё это, все пороки российской жизни можно обозначить одной фразой: «мне в России Руси не хватает».

Что же вмещается в понятие Руси, какой она видится поэту Скворцову?

Оставляя мирские дела,

ах! как пели в деревне старушки,

и гармоника в пляску звала!

Отзывались родимые дали,

месяц рябью играл на пруду…

Больше идолов там почитали

трудолюбие и доброту.

……………………..

Не хватает черемухи русой

и заботливых маминых рук,

возле печки побеленной русской

задушевной беседы старух…

……………………………….

Я в столицах стал глухонемой!

………………………………

Нет в округе ни школы, ни церкви.

Люди есть, но души нет живой,

все плутают без веры и цели

и не ведают жизни иной.

                                                              «Мне в России Руси не хватает»

Если выделить слова, характеризующие, по мнению поэта, Русь, то этот ряд слов будет выглядеть так: почитали трудолюбие и доброту, после мирских дел пели и гармоника в пляску звала, возле печки побеленной русской задушевная беседа старух, русая черемуха, заботливые мамины руки, школа и церковь, живые души, вера и цель. И опять можно сказать, что это критерии скорее общечеловеческие, нравственные. Так же, как и общий вывод: «Мы деревни свои мордовали - стали сами почти без лица». Использование в этом стихотворении любимого поэтом трехсложного размера (анапест), с усиленным выбросом третьего слога усиливает ощущение афористичности фразы, усиливает её действенность. И когда Скворцов завершает стихотворение словами: «Ведь была же дорога из дома, значит, где-то должна быть домой…»- возникает грустная тревога: а существует ли тот дом, о котором так проникновенно говорит поэт?

Можно сказать, что поэзия Владимира Скворцова живет в мире романтических представлений об исчезнувших, духовных и нравственных, ценностях, существующих как эфемерная, но необходимая людям мечта. Поэт не отделяет себя от тех, кто повинен в исчезновении источника этих ценностей, но тем острее боль от сознания их утраты. Остроту этой боли передают его стихи. И это важно, потому что, если мы забудем об этих утраченных ценностях, то, может быть, перестанем быть людьми. И более всего именно эта особенность поэзии Скворцова позволяет причислить его к самым нравственным поэтам начала нового тысячелетия.

Тем более, невозможно не сказать об открытии, которое во время всех этих нравственных поисков сделал поэт, оно позволяет после слова – исчезнувших, - поставить спасительный вопросительный знак. И это открытие – очаровательные скворцовские старушки! Да, у большинства поэтов существует культ старой матери или няни, вызывающих самые возвышенные, самые нежные чувства. Но не припомню, чтобы кто-то из поэтов воспел вообще старых женщин, воспел их старость. Сколько прекрасных стихов посвящено красоте молодости, молодой любви, материнства! Поэт Владимир Скворцов, написав обо всем этом немало хороших стихов, разглядел и особую поэзию женской старости, её умудренность многими опытами жизни, её прозорливость, её доброту и особую ласковость ко всему живому. Достаточно вспомнить стихотворение «Счастливые годы, или встреча с климовской старушкой».

Узнаёт, шевельнулись морщины,

И свернула ко мне на тропу…

Всё-то любит меня без причины

и пророчит большую судьбу.

Я иду – городской - ей на встречу

осторожно, как будто босой.

В чемодане – неведомый кетчуп

и забытые сыр с колбасой.

Обнялись, и откуда в ней сила!

Под ногами сминался пырей…

Чтобы первой она не спросила,

«Как здоровье?» - спросил поскорей.

«Я завишу теперь от погоды,

старость валит порой меня с ног.

Ты родился в счастливые годы,

Расскажи, как живёшь ты, сынок?»

Ветерок пробежал по крапиве,

больно к горлу подкатывал ком,

чтобы скрыть запах водки и пива,

я дешевым дымил табаком.

«Что сказать вам? Пока все невзгоды

миновали, но стал я другой:

щедро сеют «счастливые годы»

в мозг отчаянье и алкоголь…»

И старушка, листая морщины

на высоком обветренном лбу,

как лебёдушка, вдоль Климовщины

поплыла потихоньку в избу…

Величие, нравственное и даже физическое преимущество этой климовской старушки перед крепким, еще молодым мужчиной так убедительно! Мы чувствуем её добрую нежность, её правоту, её мудрость. Она заставляет задуматься над её фразой: «Ты родился в счастливые годы…» Задуматься – А может быть, мы чего-то не понимаем в нынешней жизни? Да и в нас самих?

Недавно Скворцов принес только что завершенное стихотворение «Баба Клава». И снова эта удивительная красота женщины, которой «всего лишь восьмой десяток», женщины, что «вечно радостна и светла», достойной обладательницы «большой очень старой кочерги», которую хорошо помнят в Европе. «Этой кованой железякой прапрадедушка Харитон гнал французского забияку по Смоленщине за кордон». И когда «немец пришел с войной», «кочерга потрудилась лихо!» Мы хорошо знаем, что, как пишет Скворцов, «За победами русской силы – сила духа и верность жен. Василисы, Катюши, Клавы… сохраняли во все века генофонд нашей русской славы, мудрость Ванюшки-дурака!». Но увидеть главную наследницу всего этого в русской старушке, разглядеть в ней «лебедушку», понять и обнаружить её удивительную, не подвластную времени красоту – для этого действительно надо быть Поэтом! И вглядываясь в эту старушку, духовную опору многих семей, невольно задумаешься, а может, рано ещё давать полную волю нашему пессимизму. И действительно после всех наших горестных раздумий надо оставить большой вопросительный знак?

Нам всем на жизнь отпущено немного,

но сколько ты о жизни ни суди,

прошедшее – короткая дорога,

а лучшее – маячит впереди.

Так нас побуждает думать общий мажорный дух поэзии Владимира Скворцова, её жизнелюбивый пафос, её искренность и обращенность в мир. И хотя в одном из последних стихотворений «Внутреннее время» он говорит: «Я сам в себе произрастаю… Свои мечты предпочитаю тому, что есть вокруг меня», а еще одно из завершающих сборник стихотворений, «Наедине» - размышление о прожитых годах («Вздыхает тихо комната пустая, и брежу я с собой наедине»), полно печалью, размышлениями о неосуществленных мечтах, натура поэта преодолевает эту печаль и обнаруживает, как всегда, впереди, среди мрачных туч, яркий солнечный луч:

Когда все нации сольются,

перемешаются цвета,

стихи мои лучом пробьются

сквозь наши смутные года –

и скажут через бездну лет:

он очень русский был поэт!

И этот луч исходит из того солнца, которое мы называем ощущением всеобъемлющей человеческой общности.

Санкт-Петербург.

( вернуться назад )