журнал писателей России

Татьяна БАТУРИНА

ДОРОГА ДОМОЙ…

(о творчестве Владимира Скворцова)

Первая запомнившаяся встреча со стихами Владимира Скворцова имела вполне конкретное обличие веселой детской книжки-раскраски «Да вы не бойтесь». О большой собаке и маленькой девочке, которая всех убеждала: „Да вы не боитесь, он же вас не съест!“ О том, как этого огромного дога, у всех вызывающего страх, оседлал малыш из пе­сочницы. В ответ на вскрик испуганной хозяйки: „Ты что, малыш, с ума сошел совсем!“ прозвучали слова: „Да ты не бойся, я его не съем!“

Для меня эти слова, афоризм, заключающий некий парадокс, – своеобразно характеризуют поэтический мир Владимира Скворцова. Как всё подлинное, это стихотворение для детей - многослойно. В нем можно отыскать всё более глубокие и отнюдь не детские смыслы. Из этих смыслов складывается восприятие образа Малыша - сильного, смелого и доброго. Это прекрасные качества детства, о котором тоскует поэт.

Детство - пора, когда человек убежден, что всё у него впереди, и это всё - только хорошее, радостное. Отголоски детства поэт ищет повсюду, и прежде всего - в самом себе.

Сквозь житейские ненастья,

неудачи

и напасти

через тучи

и дожди

хорошо, когда в пути

пробивается нет-нет

животворный

детства свет.

Вы чувствуете приподнимающий мысль ударный ритм стиха, основой которого стал хорей, составлявший многие ритмические комбинации Скворцова.

Детство - гораздо больше, чем только возраст, и это не только светлое прошлое. Детство - это особые человеческие отношения, особые песни, это мироощущение, «эликсир жизни».

... ах! как пели когда-то старушки,

и гармоника в пляску звала!

Отзывались родимые дали,

месяц весла бросал на пруду...

Больше идолов там почитали

Трудолюбие и доброту.

Мне в России Руси не хватает.

Я в столицах стал глухонемой,

будто жил не с людьми я, а в стаях,

из которых тянуло домой!

……………………………………..

……………………………………..

....................................... Боже мой !

Ведь была же дорога из дома,

значит, где-то должна быть домой.

В стихах живёт образ этого покинутого дома, – образ Руси с её обычаями, образ деревни и старых церквей, матери, светлых надежд, образ сына, с которым разлучила судьба – всего, что для поэта составляет представление о детстве. Нет, скорее не представление, а чувство, даже ощущение - и не детства лишь, а чего-то более всеобъемлющего (даже учитывая многомерность восприятия детства, свойственную поэту). Это ощущение неумирающей мечты об особом укладе жизни, справедливом и радостном. Складыва­ется романтический образ этого прекрасного покинутого дома.

Сквозь облака лучи

в зарю вплетаются,

там, где бегут ручьи,

следы останутся.

                Иду в желанное

                село воскресное.

                обетованное

                и поднебесное.

На берегу сосна

за речку тянется,

вот-вот шагнет она –

обрыв останется.

                Под громкий

                            птичий грай

                звенит струной ветла!

                Тогда природа - рай,

                когда душа светла!

Меня счастливей нет!

И мне мечтается,

что не померкнет свет,

в душе останется.

                Иду в желанное

                село воскресное,

                обетованное

                и поднебесное.

                                                («Весна обетованная»)

Но где оно, это прекрасное селение, откуда можно «созвездиям, как странам послать космический привет»? Где? Неужели только в светлой мечте? И поэт «всюду теперь в командировке без надежды вернуться назад». И живет в душе постоянная неизбывная грусть, жела­ние «за былым угнаться».

Где найти опору в настоящем, о котором поэт говорит в стихотворении «Жить в России»: «Окаянная эпоха!» - потому что «трудно жить в России нищим и богатым страшно жить». Нынешний мир для поэта – это современный город. Осмысление его признаков прежде всего нравственно-эмоциональное, это «безликость нудная», «безлюдье» при «многолюдности», «шум, болтовня, и парадность, и пош­лость», «ранняя старость и поздняя взрослость». Специфически городской склад ума вызывает в памяти образ черного квадрата.

Стихотворению «Черное в квадрате» предпослан эпиграф: „Бизнесмен Потанин на свои сбережения (!) выкупил за миллион долларов «Черный квадрат» Малевича (Из газет)“.

Ни просвета, ни проталин,

ложь повсюду и разврат.

Обокрав страну, Потанин

черный выкупил квадрат,

чтоб не снились „демократам“

окна черные во сне

и решетки из квадратов

на „Матросской тишине“.

Благородной цели ради

он раскрыл свою суму...

Видно, черное в квадрате

соответствует уму!

В стихотворении названы две особенности ума современного хозяина жизни: мрачность, пессимизм («черный») и ограниченность (квадрат, строго ограниченная форма).

С этим стихотворением (и ещё одним, «Лже-свобода») у меня случилось психологическое, почти мистическое приключение. Приведу второе стихотворение целиком. Оно невелико.

Лже-свободы не понять!

Даже вырвавшись из стойла,

надо что-то продавать,

чтобы выглядеть достойно.

Нищетой пропах доцент,

офицер горит от срама. . .

Обещали нам концерт,

а грохочет фонограмма!

Где чужие? Где свои?

Я б давно утратил веру,

если б в роще соловьи

тоже пели под «фанеру».

Это стихотворение, в котором теплится грустная ухмылка, что вообще свойственно Скворцову (не случайно у него есть сборник пародий), очевидно, легло в душу. Мне показалось, что в нем печальная правда наших дней. А ночью мне приснился странный сон (так в школьные годы во сне приходило решение задачи).

Снился мне квадрат, тесно забитый соловьями. 400 соловьев, - сказал мне кто-то. Я посчитала: 400 - это 20². Точно квадрат. Но почему соловьи втиснуты в квадрат? Увы! и соловьи, хоть, может, и не поют под «фанеру», тоже стиснуты регламентом «черного ума», который обесцветил и обескровил всю жизнь живого, - равнодушием, нищетой, жестокостью.

Как может чувствовать себя в этом мире творческая личность? Естественной реакцией стало ощущение бездомности, духовного бомжества, одиночества среди людей. Этот мотив, столь свойственный многим россиянам в нынешнее время, а поэтам особенно, - стал одним из центральных в стихах Владимира Скворцова. Вот выдержки из не­которых стихотворений.

Ну почему так одиноко?!

Я - Робинзон в краю людей ...

________________________

Один

в компании с бутылкой,

где все желают: не скучай!

Один

в метро, хоть здесь затылком

в лицо мне тычут невзначай.

Один у кассы театральной,

один

с платформы в поезд рвусь.

________________________

Мне в одиночестве так тесно!

Среди людей, как между льдин.

____________________________

Я один среди людской глуши.

Одиночество - состояние среди русских поэтов распространенное с давних пор. Думающий, неудовлетворенный жизныо человек поневоле оказывался чужим среди обычных людей. Но качество одиночества, его наполненность разные. Об этом сейчас тоже часто пишут. Но, увы, от этого люди не перестают чувствовать себя одинокими. Всё же хочется вспомнить нечто удивляющее. У Сергея Есенина одиночество как лирический мотив фактически отсутствует. В его стихах лирическое чувство – обычно разделенное с близкими, с другом, с любимой. И возникает мотив одиночества – как всегда у Есенина, сильно, трагично – в связи с мыслями о ненужности его поэзии людям нового времени, мыслями об уходе, смерти. «А я уйду один к неведомым пределам, душой бунтующей навеки присмирев» («Русь советская»). «Я один… И разбитое зеркало…» («Черный человек»). Такая особенность есенинской лирики объясняется, силой и яркостью восприятия окружающего мира, максимальной активностью взаимоотношений с ним, неиссякающим жизнелюбием. Об этом поэтам стоило бы подумать.

Однако вернемся к Владимиру Скворцову. У него, несомненно, наблюдается стремление вырваться из состояния, выраженного строкой: «Я - весь в себе, я - вдалеке...», наполнить свое одиночество значительным содержанием.

В сборнике прозаических миниатюр «Восхождение к истине», недавно им опубликованном (2006), есть зарисовка «Пустырник», где он размышляет о возможном внутреннем содержании одиночества.

Человек заваривает успокоительную траву, которую прописал врач, и беседует с ней:

Где научилась ты лечить душу?

На пустыре. Там спокойно и тихо... Только мне солнце светит, только меня ветер ласкает, только для меня дожди идут...

- Но почему же горькая ты, трава-пустырник?

-Я горькая от одиночества да скуки на пустыре. Горечь та лечит души одиноких людей, а счастливые да праздные обо мне и не знают...

«Счастливая ты, трава-пустырник!» - заключает автор, а о себе говорит: «Я тоже живу, как на пустыре: грустно мне и одиноко. Но никому не лечит душу горечь моя». Как превратить своё одиночество в источник силы для других людей?

Может быть, для этого надо вырваться из «людской глуши», стать выше «безлюдья», сделать одиночество пространством само­воспитания. Стихи Скворцова - часто беседа с самим собой, само­осуждение за совершенные грехи, нравоучения, которые он шепчет себе «как молитву».

Сам себе нравоучение,

словно внуку дед, ворчу:

-Потеряв себя вчерашнего,

не останься без надежд!

Сквозь утраты путь у каждого,

сквозь утраты, а не меж...

                                («Не подашь судьбе прошение»)

Случается, эти самовнушения оборачиваются риторикой, а ри­торика, как известно, не лучший друг поэзии. Одно только могу сказать: это добрая риторика, вот как эта строка: «Ты думай только о хорошем и всем хорошего желай!» Нынешнее время, пожалуй, нуждается в такой риторике.

От нравственных перегрузок поэту в одиночестве становится «тесно». Одиночество из душевного состояния превращается в осо­бую миссию. Оказывается, что самый одинокий на всем свете - Бог. «Как свет и воздух, Бог - без нации, как небо наше, он - один!»

Главное назначение человека в его одиноком послухе - состра­дание. Потому-то поэта Скворцова привлекают люди, достойные сострадания. И он пишет о них: о старушке-блокаднице, что побирается на Сенной, о бомжах, о Климовской старушке... Но снова парадокс. Ока­зывается, не столько он их поддерживает, сколько они - его. И сидя с бомжами у огня, он чувствует: «здесь проще делают меня, вернее - мысли размягчают». У них он учится «быть счастливым».

Именно старушка из Климовщины произносит измученному жизненными противоречиями поэту знаменательную фразу: «Ты родился в счаст­ливые годы, расскажи, как живешь ты, сынок?» Что кроется за этими словами мудрой и прекрасной, как «лебедушка», старушки - упрек, что не сберег славное время, когда был рожден, или оценка многих лет, в том числе и нынешних, потому что и они - живая жизнь, а нет ничего прекрасней жизни?

Владимир Скворцов склонен к неожиданностям, впрочем, как любой настоящий поэт. 3ахотел выразить своё отношение к Сергею Есенину, взял да и в своем стихотворении, посвященном ему, переписал концовку знаменитого стихотворения, которую предпослал в качестве эпиграфа:

Всё встречаю, всё приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей её покинуть.

Эти строки из стихотворения С.Есенина «Край любимый! Сердцу снятся…» Скворцов в стихотворении «Томик стихов Есенина», как сам он говорит, «стал по-новому читать»:

Всё встречаю, всё приемлю,

Нет любви и счастью меры.

Я пришел на эту землю.

Чтобы жить века и эры!

Я пришел под небесами

По просторам песней литься,

Васильковыми глазами

Улыбаться в ваши лица!

Не призывая никого следовать этому приему, я не могу не согласиться с пониманием смысла и значения поэзии Есенина, у которого Владимир Скворцов стремится учиться.

Многие, кто писал о творчестве Скворцова (Вячеслав Кузнецов, Эдуард Кузнецов, Юрий Красавин), отмечали лиризм, естественность его стихов, издательскую деловитость, человеческую доброту.

Мне показалось, что внешне он похож на гусара. Так и кажется: вот сейчас покрутит ус, вскочит на коня - и в путь, дальше, дальше, дальше… И как ни странно: об успешном – и в творчестве, и в делах – человеке почему-то захотелось сказать: «о бедном гусаре замолвите слово».

Может оттого, что нескончаемо убегает в даль тернистая дорога домой, о которой так романтично мечтает поэт…

2006        

( вернуться назад )