журнал писателей России

Владимир Крайнев      

«Душа влюбленного – прекрасна и воплощается в стихи!»

Светлая и чистая, как родниковая вода, поэзия Владимира Скворцова

В прошлом 2011 году у поэта Владимира Степановича Скворцова вышла книга стихов «Качели памяти». На лицевой стороне обложки необъятное ромашковое поле залитое лучами восходящего солнца. Кажется даже, что оно частица каждой белоснежной ромашки, ее круглая золотая середина каждого цветочка. А может быть, из ромашкового поля идут вверх золотистые лучи и, соединяясь в одной точке небесной вышины, и зажгли светило?

Иллюстрация как бы к обложке подчеркивает название книги – «Качели памяти». Качаются качели: вверх-вниз, вниз-вверх и выхватывают из памяти жизненные эпизоды далекого прошлого поэта и благодаря его таланту загораются звездочками на небосклоне иногда ярким, иногда темноватым, как и сама наша жизнь.

А ромашки?.. Так кто же не вспоминает гадание в детстве и юношестве на ромашках: любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к другому (к другой) уйдет? Гадание тоже, как качели – две крайние точки, а в середине где-то сама жизнь. Но и в первом и во втором случае, когда взлетаешь вверх или падаешь вниз, дух захватывает.

Поэзия у Владимира Скворцова как есенинская – светлая и чистая, как родниковая вода. В краткой аннотации на оборотной стороне книжной обложки сказано суховато и скупо об истоках названия: «творчество автора во многом автобиографичное, отсюда и название книги «Качели памяти».

Когда-то Сергей Есенин написал по требованию редактора очередного стихотворного сборника автобиографию. Она уместилась на четвертушке стандартного бумажного листа. А в конце Есенин заметил: «Остальная моя биография в моих стихах».

Владимир Скворцов не только относится аналогично по-есенински к свой автобиографии, но он также искренне открывает факты из своей автобиографии читателю, которые рвут на части его душу, принося немалые страдания поэту. Сергей Есенин в поэме «Анна Снегина» назвал эту искренность «себя вынимал на испод». Но вынимая себя «на испод» он заставлял сострадать и радоваться, любить и ненавидеть миллионы людей. И в этом грани таланта и заключается всенародная любовь к поэзии Есенина.

Владимир Скворцов в своем стихотворении «Томик стихов Есенина» отметил, что «томик Ваш – путеводитель для талантов на земле». Скворцов не расстается с томиком стихов Есенина практически никогда, он у него «… и поныне под рукой. Я как в тихую обитель ухожу в неё порой».

У Владимира Степановича в сборнике «Качели памяти» есть еще одно стихотворение, посвященное Сергею Есенину. Название его очень длинное «Слепок с ладони Есенина в музее «Пушкинского Дома». Чуть покороче самого стихотворения. А стихотворение, хоть и короткое – два четверостишья, очень емкое, восторженное и возвышенное:

Ты обнимал берёзку на раздолье,

держал бокалы, руки жал друзей…

Кто знал тогда, что слепок с той ладони

наполнит духом лирики музей!

Несомненно, при виде слепка с есенинской ладони, душа переполняется духом поэзии, ведь Муза водила этой дланью, в которой было зажато перо, и на бумагу лились лирические строчки великого русского поэта Сергея Есенина.

Владимир Степанович отметил в «Слепке…» искрометность есенинской поэзии

Твой путь земной, к несчастью, был недолог,

но ты зажег в сердцах такой огонь,

что век спустя задумчивый филолог

пытливо смотрит на твою ладонь…

В другом стихотворении поэт скворцов восклицает: «Кто сегодня знал бы про Дункан, если б не любил её Есенин?». Упоминает Владимир Степанович и про любимую женщину Маяковского: «Кто сегодня вспомнил бы про Брик, если б не влюбился Маяковский!». А про себя он отметил искренне, как Есенин, что не одна конкретная женщина была его Музой. Но спасся он от страданий и сердечной боли любовной этих таинственных незнакомок:

Жил я в мире, голову сломя,

И почти не расставался с болью…

Кто б сегодня знал бы про меня

Если б не спасли меня любовью…

Видите, как сместил акцент поэт. Он возносит высоко на пьедестал женщину, любившую его, спасшую его на путях творческого поиска, помогавшую ему сказать и свое веское слово в поэзии. Благодаря этой женщине, инкогнито которой, как истинный джентльмен, Скворцов сохранил втайне, признается:

Кто сегодня знал бы про меня,

Если б не спасли меня любовью

Но есть еще один любимый лирический герой у поэта Скворцова – это его родные края и незабвенная по своей потрясающей красоте наша русская природа. Хотя нет в ней южной экзотики заморских стран, не сытой благоустроенности их, а вот, тянет его в «Родные края» (так названо стихотворение поэта) «как в пропасть». А ведь сам же вспоминает и удивляется своим местам рождения:

На рогах я родился у черта,

там болота, леса и вода…

Я душою своей в дни печали

босоного ступал на угли…

Сны о детстве меня выручали

В чёрных днях Божий свет берегли.

Но были светлые дни у Скворцова не только в детских снах, а и наяву. Эти безмятежные впечатления поэт отразил «В Юности»:

Коровка божья на руке

и стрекоза на шляпке Верки,

кувшинка светится в реке

огнем из газовой горелки.

Цветы и солнце на лугу,

и пенье птиц на всю округу…

А мы сидим на берегу

и улыбаемся друг другу.

Это замечательное чувство: смотреть друг другу и непроизвольно радостно улыбаться дорого стоит. Такое действительно так глубоко трогает юношескую душу, что помнится всю жизнь. Но стихотворение о юности написано явно не в юности.

Мальчишке явно запомнились и божья коровка, ползущая по руке и стрекоза, порхающая над шляпкой девочки. А вот образ «кувшинка светится в реке огнем из газовой горелки» пришел к нему в более взрослом возрасте. Видел поэт яркую кувшинку в воде возле берега, но образ тогда в юности малой не мог бы придумать, в его новгородской деревне тогда не только газа, электрического света не было.

И о другой любви, не менее высокой, чем к женщине, поэт рассказал в своем стихотворении «Любить Россию». Слова Владимира Скворцова звучат в стихотворении торжественно и проникновенно:

Любить Россию – ощущать себя

Владыкой мира и листочком вербы

И грешным быть, но, путь земной пройдя,

Не потерять ни Родины, ни Веры

Родные края поэт не может позабыть даже в прекрасном городе, как Петербург. Стайка окуньков поэту милее сердцу, чем манящие ярким светом стекла огромных витрин. Качели памяти уносят его «усмиренного городской уздечкой» в страну Детства:

Я, усмиренный городской уздечкой,

Весной мечтаю в душной тишине,

Что где-то там черемухи над речкой,

Благоухая, помнят обо мне.

Да, любит свои родные края Владимир Степанович. Его лирическое стихотворение «Плач по деревенской Руси» и на плач-то вовсе не похоже. Оно звучит скорее как гимн малой родине. И только в конце, в завершающем аккорде гимна, звучит грусть-печаль. И то эта грусть не об обветшалой деревне, а о пролетевших вскачь годах. Приведу небольшую цитату из «Плача…»:

Сосны и ели –

Не надоели,

Всплески форели –

Не надоели,

Тучи грудастые

В голубизне,

Птичьи симфонии

В тишине

И над болотом

Тумана парик…

Был я там – юноша,

Здесь я – старик.

Как-то Игоря Ильинского спросили, какие сыгранные роли им ему больше запомнились. Наверняка, когда он стал блестящим актером, а не те, что сыграл он в начале творческого пути. На что Ильинский, горько усмехнувшись, ответил: «увидеть себя веселым, шаловливым щенком намного приятнее, чем старым и облезлым псом».

Но у Скворцова грусть звучит только от воспоминания об ушедшей юности, а воспоминание-то очень даже оптимистическое. Весёлые нотки так и рвутся в голубизну высокого неба, как птичьи симфонии. А запев потрясающе хорош и звучен: «Сосны и ели - не надоели, не надоели всплески форели!».

Сравнение в синь-вышине звучит как былинное, а метафора «над болотом тумана парик» уводит нас от древних сказаний в мир современности. Хотя парики и в восемнадцатом веке были в чести.

Современность глазами поэта

Поэт Владимир скворцов не только трогательно, трепетно любит свою Родину, но не может без боли в сердце смотреть на боль и страдания свой страны.

Взять хотя бы его стихотворение без названия из двух четверостиший. Какие бури возмущения и боли звучат в его строчках:

Отчаянья во мне клубится крик,

когда я вижу, как над баком ржавым,

звеня медалями, склоняется старик -

солдат спасённой

гибнущей державы.

Опять страна в беспамятства грязи…

В наследство нам, как шапка Мономаха:

будь трижды свят и светел на Руси,

за праведность -

              помойка

                                          или плаха…

Невольно вырвется из груди крик отчаяния, услышав словосочетание «солдат спасенной гибнущей державы».

Он старик, с наградами, наклонившийся над мусорным баком, в поисках объедков – стыд и боль наши. Он, спасший державу от неминуемой гибели, вынужден, чтобы самому не погибнуть от голода, искать себе кусок хлеба на помойке. Но поэт говорит, что не только о том, что старик-ветеран, чуть ли не погибает от голода, гибнет от такого позора сама держава.

За державу, как говорится, обидно, но на кого же возлагают вину? В стихотворении, опять же без названия, напившись водки, люди не себя ругают, а снова Сталина. Ирония и сарказм вперемешку с гневом и болью звучат в строчках поэта Скворцова:

Над страной опять ненастье,

водку пьют и сват и брат,

От того что, «нету счастья»

значит, Сталин виноват.

Тонем в пьянке, словно в иле,

И разносим всех подряд…

Деды, те – царя винили,

Внуки – Сталина корят…

И бурлит страна большая

в миллионы киловатт,

ни дорог ни урожая…

Снова Стали виноват.

В ряду вышеперечисленных стихотворений стоит еще одно «Ровесница». Скорее это большое стихотворение можно было бы назвать поэмой, поскольку настолько глобально показаны в «Ровеснице» судьбы страны и самого поэта и монетки, подобранной лирическим героем поэмы у пивного ларька, выпущенной отчеканенной на Монетном дворе в год рождения героя.

Поэт Скворцов сравнивает внешний вид монеты с помятой внешностью лирического героя:

Покорёжена, мятая,

вся черна и горька…

И попалась, проклятая,

у пивного ларька.

Но герой в «Ровеснице» пытается все же, приподняться над судьбой монетки, чуть повыше и вспоминает про прошлые свои годы:

были мы - пацаны,

и считали заносчиво,

что нам нету цены.

Но чтобы не обидеть свою ровесницу герой говорит ласковые слова монетке:

Ты, как пчёлка, старательно

собираешь из рук

злой нектар обывателей,

наглецов и ворюг…

Всякий, даже ничтожество,

взял тебя - и владей!

На лице твоём крошечном

все пороки людей!

А от завершающих слов стихотворения-поэмы «Ровесница» мурашки по коже бегут. Свою неугасимую любовь к Родине от обиды и отчаяния называет кривлянием:

Я - не лучше уродина,

но кривляюсь притом,

что храню верность Родине

всем горбом, как гербом!

Сочетание горбом и гербом режет слух, впивается когтями в сердце, но какая-то уверенность и сила этих горьких слов заставляет поверить любого в сказанное. Да лирический герой, несомненно, сохранил верность Родине всей своей сущностью и горбом, и гербом. Только бы горб этот уродливый не отчеканили на поэтах, наподобие профиля римских императоров на монетах новое наше поколение. Несуразно такой герб выглядел бы.

В стихотворении Скворцова «Спасите землю русскую!» поэт восклицает: «Спасите землю русскую – и вы спасете мир!».

Но рецепта Владимир Степанович не дает. Но я знаю, на что он уповает. При нашем первом знакомстве Скворцов рассказал мне некую притчу о своем земляке чуть постарше его – Ваське Платане. Он построил мостки на берегу речки. С них черпали ведром воду деревенские девушки и женщины и несли на коромыслах домой. Мальчишки в жаркие летние дни ныряли с них в прохладную воду, чтобы освежиться. Приезжие или прохожие шли к ним, чтобы набрать в ладоши, сложенные в горсть, чистую, незамутненную речную воду и утолить жажду. Но вот умер Васька Платан, обветшали и его мостки, а отремонтировать их никак не могут. Или не хотят. Нет той жилки служения своему народу, нет тех качеств: доброты и бескорыстия, которые были присущи Ваське Платану, у теперешних жителей деревни.

- Ты пиши о таких вроде бы неприметных людях, как Васька Платан, - советовал мне Владимир Скворцов. – На таких людях, как он, и Россия держится, и весь мир. Спасем мы память о них, спасем и эпоху. Она, как говорят кинооператоры – уходящая натура. Не напишешь, потомки и не узнают ничего об этой эпохе.

А потом в сборнике «Качели памяти» я увидел стихотворение «Платановые мостки». Не умрет эпоха.

Одиноким можно быть и в многолюдной толпе

Оторвавшись от деревни, и Скворцов и Есенин не сразу могли себе найти свое место под солнцем в городе, и потому были одиноки. Сергей Есенин сказал: «Я последний поэт деревни». Владимир Скворцов возразил классику, что он деревенским духом и ёё нравственной силой только подпитывает свое творчество.

Пропахший лесом, травами и пашней,

я осознал, с реальностью мирясь:

в деревне грязь видней, но безопасней,

чем городская нравственная грязь.

(«Весна в Петербурге»)

И поэт наш современник Владимир Скворцов, и классик Сергей Есенин, считали и считают вопреки всем гонениям, насмешкам, главным делом своей жизни – поэтическую стезю.

Разве кому-то хоть раз не вспомнилась при упоминании имени поэта Сергея Есенина его жадное желание «Я буду воспевать всем существом поэта шестую часть земли с названием кратким Русь!».

И Владимир Скворцов твердо уверен в своем поэтическом предназначении: «Стихи мои лучом пробьются сквозь наши смутные года. И скажут через бездну лет: «Он очень русский был поэт».

Ну что же, имя Есенина при его жизни, да и после, поносили на каждом углу. А потом, осознав его гениальное творчество, признали великим русским поэтом. А Владимиру Скворцову повезло больше. Его уже считают очень талантливым поэтом. И не через бездну лет, а уже сейчас говорят: «Он очень русский поэт!». Потому что поэту удалось докопаться до корней таинственной русской души, тайну которой страстно желают разгадать уже много веков иноземные мудрецы. Оказалось, никакой тайны-то и нет: русская матрица таится в русском языке нашего народа.

Поэт Скворцов расшифровывает это открытие в стихотворении «Русская матрица» перед тем, как исследовать язык самого стихотворения «Русская матрица», привожу его полностью:

Как звучат слова неудержимо:

благородство, родина, народ!

Совесть не зависит от режима,

гордость не родится в недород.

У великих слов - единый корень,

в них фундамент из одних пород!

Триедины в радости и горе

благородство, родина, народ.

И ни слова тут не поменяешь,

и нельзя сказать наоборот,

только так всем сердцем принимаешь:

Благородство, Родина, Народ.

Даже слово русское - природа

с тем же корнем, в том же узелке!

Русский дух и русская порода

матрицей таятся в языке.

Не потому ли все наши недруги бросились искоренять «в дружеских странах» русский язык. Убить русский язык, - восклицает Скворцов, - значит уничтожить и русский дух, и русскую породу: благородство, родину и весь народ!

Что не сумел сделать ни один завоеватель, сегодня пришедший к нам «чуждый дух» вознамерился поработить нашу страну тихой сапой, отравляя и калеча родной русский язык . С нами пытаются сделать то, что не удалось мечом и огнём.

Но у великого народа есть великий могучий красивый прекрасный русский язык. И пока живет хоть один русский, говорящий на родном языке – русские непобедимы. А ведь есть примеры, когда после крушения могучей Римской империи латинский язык омертвел. Его изучают только филологи как непривившийся единый мировой язык, не созданный искусственно – эсперанто. Он тоже всего-навсего, как и латынь, обыкновенная экзотика. Не стало языка – рухнула империя, а народ, который величал себя гордо римлянами растворился в общей массе других народов, а сам Рим стал столицей немногочисленного государства Италии. А Русь, сколько не пытаются покорить, жива. Иногда ослабнет, истекая кровью из-за войн, но залечив раны, живет и здравствует. Правда не всегда воздает по заслугам своим верным сыновьям защищавшим и воспевающим её. И они, не чувствуя любви своего народа, Родины, чувствуют себя одиноко и сиротливо. Так вот и чувствуют себя поэты, такие как Есенин и Скворцов.

Но если Есенин никогда, практически никогда, не говорил о своих любовных неудачах или даже трагедиях, то Скворцов искренен и в этой ипостаси. Он рассказывает с болью об истории своей семьи: одиноко жить в разлуке с женой и сыном. Но делает он свои признания без надлома и надрыва, с тихой грусть.

Прости.

Я, видимо, уйду.

Непонятый покину стаю.

И птицей, мёрзнущей на льду,

я в одиночестве растаю…

Я - весь в себе,

я - вдалеке,

ты мне напрасно повстречалась.

Любовь слезинкой по щеке

ползла…

И тихо оборвалась.

Таких образов я не видел и не слышал ни у одного великого поэта, а у Скворцова: «Любовь слезинкой по щеке ползла… И тихо оборвалась».

Как в Библии: «Сначала было слово, и это слово было Бог». Но в Библии говорится о рождении Веры, а Скворцов скорбит о гибели любви. Произошло это крушение так же в два этапа: сначала была обида: слезинка по щеке, а потом разрыв, любовь тихо оборвалась.

Лирический герой поэта чувствует свою вину в этом разрыве и воспринимает её достойно: «Непонятый покину стаю. И птицей, мёрзнущей на льду, я в одиночестве растаю…». Метафора «птицей мёрзнущей на льду» - более понятна. Обломали птахе крылья на взлете, и рухнула она на лед, на котором зябко ей. Она коченеет от холода. А вот «Я в одиночестве растаю…», более сложный образ, требует для понятия работы ума и души. Это же лед должен растаять или хотя бы подтаять от тепла птицы, севшей на лед сделать передышку. Но растаять самому герою от одиночества, это как? Но если вдуматься, то холод одиночества растворяет, поглощает все тепло, оставшееся в теле, а значит, все становится одинаково холодным: и среда обитания тела, и само тело. Но не злоба, не злость возникают в сердце героя, а покорность своей нелегкой доле, умиротворение и легкая, но все же, светлая грусть. Что поделаешь – любили же когда-то его. Разрыв-то произошел, а то светлое, что связывало семью раньше, никогда не позабудешь.

О таком состоянии лирического героя поэт Владимир Скворцов пишет в стихотворении «Поздняя грусть»:

Всё прошлое преследует

и тянется за мной…

Я с ветрами беседую

о прожитом с тобой.

Мороз украсит инеем

травинки на тропе,

здесь небо тёмно-синее

не знает о тебе…

А если грусть бесплодная

найдёт меня и здесь –

ко мне Луна холодная

не станет в душу лезть.

Но это несколько абстрактные рассуждения об одиночестве. А у Владимира Степановича есть и более конкретные слова: «Мучительно мои недели тают, я без семьи - приблудная овца». Так начинается одно стихотворение без названия. А заканчивается такой исповедальной горькой правдой, что перед лирическим героем предстоит тяжкий выбор: или – или. Или он покидает Родину и едет в чужую страну, чтобы соединиться с семьей, или остается в России, но без семьи:

Он с мамой в Польше, как на Марсе где-то…

Зовут меня.

А я себе всё лгу,

что без России мне не быть поэтом,

как быть без них счастливым не могу.

Вот это уже жизненная трагедия, не разорвать душу и тело на части. Остается принимать эту несовместимость, как должное.

Но даже в этом стихотворении не раскрыта вся глубина трагедии. Она, глубина, да что там глубина – бездна, постигается после прочтения стихотворения Владимира Степановича «Халат». Начинается оно как раз с семейного разрыва:

Пучина ссор кипела, как прибой,

и солью слёз разъел семью разлад.

Ушла жена за новою судьбой,

оставила свой старенький халат…

И герой молча взирает на этот старенький, обветшавший халат. Он уже не излучает тепло женского тела. Халат, как бы омертвел. Приятели, которые заглядывают на огонек к другу пивка попить, да рыбкой закусить, вытирают свои грязные руки и жирные пальцы об халат бывшей жены, как об тряпку. Лирический герой так привык к висящему халату, так сжился с ним, что с ужасом представляет, что же произойдет с ним (с халатом, разумеется) если в доме появится другая женщина:

Войдёт однажды новая жена,

на всё хозяйка бросит строгий взгляд –

и первое, что сделает она,-

помоет пол, порвав чужой халат.

Прочитав последнюю строчку, мне показалось, что не с треском разрывается материя старенького халата, а разрывается на кусочки, на лохмотья то прошлое, с которым связывал героя оставленный бывшей женой в его квартире халат. А новая жена смывает, вымывает из квартиры все воспоминания и последние надежды к примирению со своей бывшей супругой лирического героя. Отныне она хозяйка, и не только взгляд у нее строгий, но и нрав.

Или, как любил шутить Аркадий Райкин в одной интермедии: «Фир унд фирциг, цвай унд цванциг, как говорят древние греки: «Разрывать, так разрывать». А вот в стихотворении «Робинзон любви» Владимир Степанович ужасно иронизирует или прикрывается иронией, чтобы скрыть боль героя от постигшего его одиночества. Он везде один.

Вот, например на танцах:

Один

            в толкучке дискотеки,

увязнув в музыке по грудь.

Здесь умные - глупы, как дети,

глупцы - талантливы чуть-чуть…

Разумеется, у любого читателя вызывает улыбку эта фраза: «здесь умные - глупы, как дети». Действительно на дискотеке у всех танцующих появляется какая-то сумасшедшинка: взрослые солидные люди глупеют на глазах и ведут себя, как дети.

А вторая часть фразы «глупцы - талантливы чуть-чуть…». Если глупцы и талантливы, то всего на всего на немного, на чуть-чуть. Такое утверждение не только улыбку может вызвать, но даже смех.

А вот дальше настроение героя сменяется и от самоиронии погружается он в грусть. Может быть, от пыла дискотеки не остынув, грустить-то тоже еще чуть-чуть:

Мне в одиночестве так тесно!

Среди людей, как между льдин.

Живу я в мире интересном,

но без любви совсем

                        один.

А заканчивается стихотворение – тут уж шутки и ирония в сторону. Автор книги «Качели памяти» выносит свой диагноз на обозрение читателей. Для него одиночество для людей не просто чувство дискомфорта, а болезнь. Одинокий человек – больной и искалеченный человек. И болезнь эта – одиночество как раковая опухоль, а может быть еще и пострашнее. Она сжирает человека изнутри, не дает жить спокойно, приносит ему неугасимую боль.

Но предоставим слово поэту Скворцову:

Иду по стонущему снегу,

земля уходит из-под ног…

И похожу я на калеку

лишь потому,

            что одинок…

Но одиночество не может победить и сожрать самого поэта изнутри как яд метастаз раковой опухоли отравит тело и душу. Он знает, что от каждой болезни существует лекарство, а от каждого яда есть противоядие. Для Владимира Скворцова это «противоядие» и лекарство все та же самоирония.

В своем стихотворении с мудрым названием «Последний путь или повод выпить» автор поэтического сборника иронизирует над слухами о собственной кончине. Правда он тут не первооткрыватель, но… Владимир Степанович идет не по проторенным тропам и дорожкам, а своей. Не как его предшественники.

Ведь иронизировать над будущей своей смертью – значит победить на время её. Марк Твен как-то сказал: «Слухи о моей смерти слишком преувеличены».

У поэта Владимира Скворцова… Впрочем сами оцените иронию Владимира Степановича:

Слух приятели пустили,

что я умер.

Просто жуть!

В дом с бутылками входили -

проводить в последний путь.

Возмущалась тётка Валя:

Рано пить за упокой!

Все притихли, мне кивая:

Что же нам теперь, домой!?

Я сказал:

Вы ей не верьте!

Надо сесть и помянуть,

ведь с рождения до смерти

у людей -

            последний путь!

У Скворцова в сюжете, как и у Марка Твена - слухи и мудрый ответ на них. Но какое поразительно открытие делает поэт. Вроде бы обычное дело: все мы смертны и ничего нового вроде бы не придумаешь. А Владимир Степанович умудрился: «Пришли проводить в последний путь? Правильно. С рождения до смерти у людей последний путь».

Ирония звучит и в самом начале, в названии «Последний путь…», так это только повод выпить. Не огорчайтесь, всех нас туда проводят. Когда-нибудь…

О творчестве

Исследуя творчество поэта Владимира Скворцова, я наткнулся на его стихотворение в книге «Качели памяти» «Писатель», где сам автор анализирует творческую работу писателя. Вывод его оригинален и прост: «Творчество – не рядовая работа, которую не закончил, можно бросить, отложить на завтра, доделать послезавтра». А творческий человек, где бы он не находился, думает только о воплощении творческого замысла. И ждет не дождется, когда же придет вдохновение. Когда рука потянется к перу, а перо к бумаге.

И поэт в стихотворении «Писатель» говорит кратко, понятно и намного короче, чем написал я. У Владимира Степановича существует необыкновенный дар умещать огромный объем информации и сюжет глобальной темы уложить в два четверостишья, и родить, выпустить на свет светлый образ.

Что ж мне остается только привести эти два четверостишья:

Писатель всюду на работе:

на пляже, в баре и в кино,

метро, в походе и полёте,

и там, где мат и домино.

А муки творчества, как роды!

И от судьбы не убежать…

Писатель – зеркало природы,

Предназначенье – отражать

Эти два четверостишья - жизненное кредо поэта. А ниже стихотворения «Писатель» Владимир Степанович поместил еще одно четверостишье, отделив его тремя звездочками от текста «писателя». Но это одно изящное четверостишье, как яркая иллюстрация к творчеству поэта, который, возвращаясь домой, придумал и написал эти прекрасные строки:

Шагаю к дому по тропе,

На крыше – снежная перина,

Дымок, танцуя на трубе,

как в легком платье балерина

Возвращаясь домой, голодный, холодный, уставший поэт, увидев клубящийся над трубой дым от растопленной печки создает такой легкий, воздушный, прекрасный образ:

Дымок, танцуя на трубе,

как в легком платье балерина.

Деревня – малая родина автора книги «Качели памяти» воспитала и вскормила Володю Скворцова, и он постоянно возвращается в неё хоть на минутку, чтобы глотнуть глоток свежего воздуха или хрустальной чистой речной воды. Даже умирающая деревня, кроме скорби вызывает у Скворцова вдохновение.

Печаль его хоть и горька, но светла. Вот, что он говорит об этом сам:

Я бежал не от шума и пыли,

а от срама в глухие места,

где деревни убитые стыли

и точила дома немота.

В пояс тихо клонилась ограда,

умирал позаброшенный склад…

Сквозь печаль я шагал безотрадно,

но спешить не хотелось назад.

Мне на плечи дожди моросили,

слёзы неба скорбны и тихи…

Умирают деревни России,

как в убитом поэте стихи…

Вот какой вывод делает Владимир скворцов – умрет русская деревня, умрет и культура. Ведь культура не только достояние народа, но творение самого народа. Творцы рождаются не в столицах, а в русской глубинке – в деревнях. В столицу или в крупные города они едут лишь для того, чтобы реализовать свои способности. Читая последние две строки; «Умирают деревни России, как в убитом поэте стихи…», мне стало страшно. Неужели Владимир Степанович станет последним поэтом Деревни? Если деревни умрут, то поэту негде будет черпать силы для творчества, а это обстоятельство просто убьет поэта.

И самого поэта ужасает, что пережив Есенина, Пушкина он ничего (это только субъективное мнение Скворцова) сделать-то в творческом плане не успел. Но и здесь в своем самозаблуждении – сделал Владимир Скворцов много и стал крупны поэтом, не зарыл свой талант в землю, он оптимистичен и верит, что добро всегда побеждает зло:

Пусть порою «не везло мне в масти»,

выручали верные друзья!

И когда иду я в храм к причастью,

то в душе моей сетлым-светло:

пусть не сбылось многое,

я счастлив,

что не сеял ненависть и зло.

(стихотворение «Печаль и счастье»)

А в стихотворении «Любить, а не лупить» поэт рассказывает читателям, что можно обращать свои слабости в сильную гражданскую позицию. Вторую поэт и отстаивает в своем творчестве.

Не суждено мне волком быть,

хочу любить, а не лупить…

И не хочу, как пёс, рычать.

Есть на лице моем печать

Любви…

…Я счастлив воспевать,

кто дать умеет, а не рвать.

В конце последней фразы «кто дать умеет, а не рвать», звучит еще один из пунктов жизненного кредо поэта. Рвать, вырывать он не хочет, не умеет, а тех, кто это делает, ненавидит.

Владимир Степанович убежден, что творцам: прозаикам, поэтам необходимо иметь два важных фактора: Душу и Веру. У него-то два этих качества присутствуют в полном объёме. Он так и назвал одно свое стихотворение «Душа и Вера», в котором он говорит, что эти два элемента творчества не могут существовать в стороне одно от другого. Поэтому и поставил между двумя словами союз не «или», а «и». Не душа или вера, а душа и вера.

Душа в безверии ветшает,

Её не трудно расколоть…

Душа грехов не совершает,

их совершает наша плоть.

Душа и вера силы множат,

На свет выводят из глуши…

Душа без веры жить не может,

Как нет и веры без души

Две последние строчки поэта звучат как истина в последней инстанции. Приговор (формулировка) окончательна и пересмотру не подлежат. А значит, это даже не формулировка, не формула, которая требует доказательств, а аксиома.

Приведу еще два пункта жизненного кредо поэта Владимира Скворцова. Первый он только облекает в стихотворную форму хорошо известную крылатую фразу или досужее мнение: поэт должен быть бедным и голодным:

Темнота разгоняется светом,

ценят мученики доброту…

Не смогу я остаться поэтом,

если сытый покой обрету.

Второе: Владимир Степанович понимает свою значимость, он уже не принадлежит только себе самому, он – достояние страны:

Я битым был и был я тёртым,

порой считался вожаком…

Лежу в ромашках распростёртым

крестообразным лепестком.

Какая светлая награда:

без тяжких мыслей и оков

быть просто частью снегопада –

поющих белых лепестков!

Какое сладкое томленье!

Блаженный в небе я кружу

и, как моё стихотворенье,

России всей принадлежу.

Может быть, из-за искреннего чувства любви к России, Владимир Скворцов так резко ожесточился и ощетинился на тех, кто сделал любовь к России своим ремеслом. Его стихотворение так и называется – «Любить Россию стало ремеслом!». В нем поэт высмеивает приспособленцев, лицемеров от политики, которые, вроде бы вдруг «вспомнили» о бедах народа и «полюбили Россию». Они знают, что за это ремесло получат место у кормушки. Прочтите, как их бичует поэт:

Но как снискать у Бога благодать?

Скукожившись в смиренную улитку,

спешит политик в храме побывать,

возжечь свечу, изобразить молитву…

Коммерция витает над Кремлём,

утрачены любовь и состраданье…

Служить России стало ремеслом

тех, для кого прислуживать - призванье.

В последней фразе звучит рефреном парафраз грибоедовского: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».

Но вложен в это присловье иной смысл. Мне недавно объяснял член Союза художников России Павел Шляпников, создающий картины в монументальной станковой живописи. К 200-летию Бородинской битвы он в тандеме с Валерием Голышевым создал эпохальное полотно «Поля России». Он объяснил мне суть монументальной станковой живописи: «Это, прежде всего, мысль, мастерство и исполнитель. Или, как мы, исполнители. Вот если все эти компоненты присутствуют – получается эпохальное полотно».

У Владимира Скворцова все эти компоненты имеются.

А о ремесленниках, о которых я упоминал выше, автор книги «Качели памяти» пишет еще и в стихотворении «Состоялся»:

С таинственной силой пророков

глаголет мой праведный стих:

один - состоит из пороков,

другой - состоялся из них!

О гражданской позиции поэта

Владимир Скворцов не только сеет вечное, доброе, светлое, как и положено писателю, поэту, но и борется со злом, с тьмой, вернее мракобесием, с «чернухой». Взять хотя бы его стихотворение «Черное в квадрате».

О «Черном квадрате» Малевича много толков и суждений. Чтобы придать значимость «Черному квадрату» давали название в угоду конъюнктуры времени. Например, «Портрет царственного младенца». Вроде бы Малевич замаскировал в черной геометрической фигуре, которую любой первоклассник сотворить может: провел по линейке четыре прямых линии, а внутри замазал белое пятно черными чернилами. Как в детской считалочке: «Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж чрезвычайно чисто», расстрел царской семьи и гибель невинного цесаревича Алеши. И вот Скворцов однажды читает в газетных новостях сенсацию: «Бизнесмен Потанин на свои сбережения выкупил за миллион долларов «Черный квадрат Малевича».

Что ж сумма немаленькая. Если учесть вторую версию истории написания Малевичем такого необычного полотна как «Черный квадрат», то художник просто прибегнул к мистификации, выдавая ремесленническую поделку за мировой шедевр живописи, чтобы продать его какому-нибудь банкиру, жирному коту, позабывшему уже счет деньгам, за кругленькую сумму.

Мечту Малевича и осуществил бизнесмен Потанин. А поэт Скворцов написал свой «Черный квадрат» со своей гражданской позиции.

Ни просвета, ни проталин,

ложь повсюду и разврат.

Обокравший нас Потанин

чёрный выкупил квадрат,

чтоб не снились «демократам»

окна чёрные во сне

и решётки из квадратов

на «Матросской тишине».

Благородной цели ради

он раскрыл свою суму…

Видно, чёрное в квадрате

соответствует уму!

Тут, на мой взгляд, автор книги «Качели памяти» перегнул палку. Есть такое выражение «ума палата», а «Черное в квадрате», это по-математически геометрическая прогрессия. Столько черного материала насчитаем, что никакого ума высчитывать эту «тьму» не хватит, а тем более палат, чтобы её вместить в себя.

Но чтобы народу стало ясно, весь сыр-бор о черном квадрате, поэт пишет другое стихотворение и о палатах и дворцах.

В стихотворении «Россия большая…» он и дает разъяснения народу:

У светлых и грешных – один Господин,

но мною подмечено с юных ногтей,

что в семьях богатых ребёнок один,

а в бедных лачугах - по трое детей.

Талантливых много, у власти - не те…

Россия большая, но в разных концах

душевные люди живут в нищете,

а воры и хамы - в роскошных дворцах.

А воры и хамы - в роскошных дворцах. Или вот в стихотворении «Сиротливо», говорит о народном «единстве». Какое же единство к черту, когда наше общество так расслоилось. У одного столько денег (только не надо уверять, что он заработал их), что можно прокормить полстраны, а свои карманы продолжает набивать. А ведь таких олигархов не двое, это я к тому, что тогда бы вся страна была накормлена, их несчесть числа. И явных, и подпольных, и полуподпольных. А многие живут от получки до получки: про зарплату, и говорить не стоит. Не зарплата у некоторых, а получки, а вернее подачки. От пенсии до пенсии, на которую можно купить пакет кефира да кусок хлеба.

Но пора дать слово и автору:

Ветераны смотрят сиротливо

На ларьки заморскими дарами.

Почему же так несправедливо:

спекулянты стали господами?

У воров наколки и перстни

На цепях сверкают бриллианты

Под разврат и воровские песни

господами стали спекулянты…

В заголовке поэта «На Сенной» говорится не о революции и не эволюции в развитии человечества, когда по теории Дарвина человек превратился из обезьяны, благодаря труду и обрел свой теперешний облик, а о духовном регрессе, о превращении человека… Если не в обезьяну то в нестандартного точно.

Поэт в бессилии стискивает зубы и говорит: «Всем нищим сразу не поможешь, богатым всем не угодишь». После такого вступления он выдает такое, что слезы застилают глаза,

Моя ль вина, что вновь разруха,

что с тощей сумкой по Сенной

бредёт блокадница-старуха,

как символ Родины больной?

В ней веры нет уже и силы,

дрожит, как верба у межи…

Её Россию заразили

болезнью праздности и лжи!

Моя ли в том вина слепая,

что по среди Сенной стоит,

награды праведных скупая,

в песцовой шкуре троглодит!?

Оказывается я немного ошибся в своих комментариях. Мы не в неандертальцев превращаемся, а в троглодитов.

Рассказывает поэт и о своем наследстве, полученном от отца в стихотворении «Наследство». Оно горькое это наследство, но не дает позабыть, что поколение наших отцов, а для кого-то уже и дедов, прадедов, смогли спасти страну от порабощения.

… И подумалось вдруг мне:

Знают дети ветеранов достоверней о войне

Нам всю жизнь гордиться стоит,

Хоть заслуги в этом нет!

Помню, как отец простонет

и зажжет на кухне свет

…Не пожалуется с болью,

Лишь простонет до утра…

А бывало к непогоде,

Как заслышу стон в ночи,

И во мне осколки вроде

Вдруг забродят, хоть кричи!

Пусть плодятся кривотолки,

Это честь, а не беда:

По наследству, мне осколки

впились в сердце навсегда!

А богатство страны достались «в наследство» не тем, кто защищал её своей грудью и никак не может освободить её от осколков разорвавшегося снаряда, а неочёмникам. Таким именем или прозвищем назвал поэт Скворцов, как он уже говорил в другом стихотворении «воров и хапуг». В стихотворении «Неочёмники»:

И поёте вы, бессудьбинники,

Песни громкие, как скандал.

Беспардонники, собутыльники,

Захватившие пьедестал

Неочёмники, никчемушники,

То аврал у вас, то атас!

Вы – обманщики и бездушники,

За деяния Бог воздаст!

Реформаторы-разрушители,

вы – страны своей разрушители!

О бабе Клаве и почему на её огород направлены ракеты НАТО

Небольшая по объему, но насыщенная такими интересными событиями поэма Владимира Скворцова «Баба Клава и НАТО» меня заинтриговала с первых же, строк. А скорее даже с названия, причем тут деревенская пожилая женщина и военный североатлантический блок? И я стал докапываться до истины. Никаких дипломатических документов о негласных переговорах бабы Клавы с НАТО у меня не имелось и я, полагаясь только на информацию поэта Владимира Скворцова, составил её портрет. Вернее его составил автор книги «Качели памяти», а мне осталось только процитировать его. Поэта, разумеется:

Я такой не встречал натуры

жизнерадостно-боевой,

как у тётушки бабы Клавы –

дамы всех четырёх мастей!

Ей не надо ни громкой славы,

ни признания от властей.

И ума у неё — палата,

и ругается лишь с котом,

но боятся её ухвата

все политики «за бугром».

Мне нравится задорный, бодрый язык литературного произведения Владимира Степановича и умелое его повествование о деревенской пожилой женщине. Она написана с такой любовью к бабе Клаве, что я сразу и сравнения-то не подобрал. А потом понял, что такой язык я уже где-то слышал, в том смысле, что читал где-то. Потом, хлопнув себя по лбу, вспомнил. Так легко и свободно и, разумеется, с любовью изъяснялся Сергей Есенин в поэме «Анна Снегина».

И вот поэт Владимир скворцов показывает встречу лирического героя с бабой Клавой:

У неё на плечах накидка

и две лямки от вещмешка.

Как светилась её улыбка!

Как походка была легка!

— Из какого же ты замеса?

Вечно радостна и светла,

словно топаешь не из леса,

а на отдыхе побыла!

— Воздух, милый, в деревне сладок,

и привыкшая я к труду.

Мне всего лишь восьмой десяток,

я за клюквой ещё пойду!

Картины и эпизоды интересны, легко читать, но причем тут НАТО? И вот поэт наконец-то выдает на-гора главный козырь – дама всех мастей. У неё в избе у печки стоит огромная тяжелая кочерга. Её выковал бабин Клавин прапрадед Харитон. И в первую нашу Отечественную войну 1812 года сам Харитон и использовал кочергу, как оружие самозащиты: «гнал французских забияк» со своей родной земли. А во вторую Великую Отечественную войну 1941-1945 годов досталось по хребту фашистам от правнуков Харитона. Да так досталось, что перебили внучата Харитона пополам хребет фашистской гадине. А вот теперь поэт упомянул и про НАТО. У русской бабушки на стене фотографии своих родственников, которые воевали в Великую отечественную, а НАТО они очень интересуют, как воины стратегического потенциального противника:

Пожелтевшие, как заплаты,

фотокарточки на стене…

До сих пор изучают в НАТО,

как Россия спаслась в огне.

Сумел поэт в праздничном застолье, устроенном в честь его приезда, увидеть в своих земляках нечто иное, более главное, чем выглядят они в обыденное время. Он показывает наш народ, а деревенские земляки поэта, основная его часть, во всей его красе и силе. Владимир Степанович, в отличие от аналитиков НАТО, давно уже понял, почему «Россия спаслась в огне!»:

Эти люди мне с детства милы,

я пожизненно в них влюблён!

За победами русской силы –

сила духа и верность жён.

Василисы, Катюши, Клавы…

сохраняли во все века

генофонд нашей русской славы,

мудрость Ванюшки-дурака!

Вот поэтому и опасна баба Клава нашему потенциальному противнику. Ведь она как женщина и является хранительницей не только кочерги, которой её прадеды, деды и отцы так отходили по спинам ворогов, что отбили охоту у них воевать с русскими, но и генофонд нашей русской славы. А также хранительницей и мудрости Ванюшки-дурака.

Ну как понять натовским аналитикам, что Ванька-дурак может быть очень мудрым человеком? Вот они от досады и ненавидят за свое непонимание загадочной русской души бабу Клаву.

У неё полгряды укропа

да две козочки на лугу,

только в страхе живёт Европа:

помнит русскую кочергу!

Возле грядок торчит лопата,

бугорки нарывает крот…

Но ракеты наводит НАТО

бедной бабушке в огород.

Может быть, натовские разведчики-шпионы спутали силуэт торчащего из грядок черенка лопаты с ракетой дальнего радиуса действия и навели на бабушкин огород свои ракеты, чтобы дать отпор «зарвавшемуся агрессору»? Жаль, что фотографируя грядки укропа, они не успели получить кочергой, чтобы не так им больно было, хотя бы по мягкому месту. Видимо, баба Клава для маскировки своей агрессивности, на болото за клюквой ходила.

Зато сами земляки поэта Владимира Скворцова про своих внутренних ворогов, которые иногда бывают страшнее и опаснее, чем враги внешние, частушки сочиняют:

Чтоб достичь высот Чубайса,

ври, блефуй и не пугайся!

Кто пошёл тропой другой,

тот с протянутой рукой.

Изощрённо по-чертовски

стал богатым Березовский,

другом числился не зря

Борьки Ельцина – царя!

Посидели гости после частушек еще немного за столом, закусили соленым огурцом, а коньячок – морошкой. Мяса в деревне свежего нет – скот забивают под осень, чтобы хранить где было, когда морозцы нагрянут. Холодильник ведь тоже не у каждой бабулечки имеется. Был да перегорел, а новый купить – денег нет. Вот и живут деревенские на подножном корме. Но после стопочки-другой опять за частушки принялись:

Гласно, нагло, при народе

воровал в Москве Мавроди,

под Шумейко всё, что смог,

за границу уволок.

Нам страшней любой холеры –

Демократы-лицемеры…

Русь развратом подкосил

правый блок нечистых сил.

Вот вам налицо и мудрость Ваньки-дурака. Поэт намеренно, чтобы отмести сомнения от его утверждения, что Иван-дурак мудр, эти частушки и привел в поэме «Баба Клава и НАТО».

В стихотворении «Желание» Владимир Степанович мечтает об одном:

Жизнь угаснет, как зарница…

Через годы и века

пусть в народе сохранится

хоть одна моя строка.

Очень уж скромное желание. Мне думается, сохранится у поэта немало строк. Стихи-то у него народные, а народ имеет хорошую историческую память. И ни какой заразой, холерой и другими пакостями её не вытравить. А уж про бабу Клаву и её противника НАТО (слово противник звучит как «противно») будут помнить в народе века, да и тысячелетия. Кочерга, выкованная прапрадедом Харитоном, стоящая до сих пор в избе бабы Клавы, не позволит забыть потомкам о том, как ей угрожало НАТО своими ракетами.

О стихах в прозе

Поэзия многообразна и стихи необязательно должны быть написаны с рифмами и ритмами. Они могут быть написаны и прозой. Белый стих или верлирб тому пример. Пишется и прозой. Но и в нем есть свои условности как и у рифмованных стихах. Верлибр имеет свою внутреннюю динамику, свой ритм, не учитывающий ударные и безударные слоги, но задевающий душу читателя своей неожиданной формой подачи основной мысли литературного произведения.

Но все же, есть стихи, написанные обычной классической прозой. Тому немало примеров, но самый яркий от писателя Серебряного века: «Как хороши, как свежи были розы!».

Разве не звучит звонко, чисто, поэтически эта строка, написанная обычной прозой, без применения стихотворных приемов. Несомненно, это поэзия самой высокой пробы.

Но классики великой литературы иногда отметали все условности жанра (по Вольтеру: «Все жанры хороши, кроме случайных») и называли жанр своих литературных произведений, как им заблагорассудится. Пушкин назвал своего «Евгения Онегина» по жанру, полностью отвечающему поэме – романом в стихах. А Николай Гоголь роман по всем параметрам, «Мертвые души», назвал его поэмой. Если Пушкину и Гоголю можно, невзирая на условности, обозначать, присваивать жанр написанному своему литературному произведению, как им взбредет в голову, как заблагорассудится, то почему же не может сделать это и наш современник, автор книги «Качели памяти» Владимир скворцов.

Вот он и назвал подборку своих прозаических миниатюр – «Стихи в прозе». Эпитет «прозаические», который я применил для слова «миниатюра» опять же условен и означает, что стихи написаны прозой, а по смыслу мне стоило бы написать поэтических миниатюр. Эти поэтические миниатюры Скворцова разнообразны по тематике. Они написаны то в виде сказки, то притчи, то философского размышления.

Взять хотя бы первую миниатюру «Мартовский лес». Вот одна фраза из неё: «Облегченная ветка вскинется вверх, закачается, разгоняя сверкающую снежную пыль, в которой горят искры серебра в ярких лучах солнца». Разве меньше в этой фразе Скворцова поэзии, чем в Тургеневской: «Как хороши, как свежи были розы!». Они созвучны, необыкновенно красивы и грациозны.

А о березе Владимир Степанович написал сказку. Его стихотворение в позе так и называется «Сказка о березе», я бы добавил и то обстоятельство, что попала береза в хвойный лес. Выдающийся сказочник Ханс Христиан Андерсен, получивший мировую известность и славу, на мой взгляд, добился такого успеха, что он вкладывал частичку своей души в неодушевленные предметы, ставшие персонажами его волшебных сказок. И читатели переживали за судьбы оловянного солдатика и фарфоровой балерины, как будто их судьбы затрагивали души читателей.

Я приведу фразу из «Сказки о березе» и вы поймете всю её прекрасную суть: «Насмешки продолжались всё лето, а осенью береза заболела. Листья её постепенно стали желтеть и однажды утром береза стала ярко-желтой, и освятили своим светом весь мрачный хвойный лес».

В стихотворении «Человек с вечной душой» поэт Владимир Скворцов философски рассуждает о вечной человеческой душе и задается вопросом, а не наша ли заносчивость виной тому, что мы так снисходительно относимся к нашим «братьям меньшим» - к животным: «…об мою ногу трется тело кошки. Утром я поскачу в поле на теле лошади… Что дает основание человеку считать, что в его теле вечная душа?».

Или взять философское изыскание поэта в стихотворении «Логика», которое состоит только из трех фраз: «Только то имеет смысл, что имеет будущее. А в будущем у всех и каждого - смерть. Неужели, только смерть имеет смысл?».

Если бы в «Истории человечества» у Владимира Степановича была бы написана всего одна первая фраза и то, как афоризм она бы вошла в человеческую историю. «История человечества» - это не марксистская «борьба классов», а божественное возвышение духа над плотью.

Или взять притчу поэта «Счастливая трава пустырник». Прописал его герою такое лекарство врач, как успокоительное средство, но очень уж горькое. Однажды появился наш герой на пустыре и завел задушевный разговор с травой пустырником и вот её ответ: « - Я горькая от одиночества да скуки на пустыре. Горечь моя лечит души одиноких людей, а счастливые да праздные обо мне даже не знают….

- Я тоже живу, как на пустыре: грустно мне и одиноко. Но никому не лечит душу горечь моя. Счастливая ты, трава-пустырник».

Но это не только фраза лирического героя: «Счастливая ты, трава-пустырник». Это фраза и поэта Владимира Скворцова. Ведь лирический герой – это второе «Я» Владимира Степановича и что с восхищением выдохнул герой стихотворения трава-пустырник, то относится и к нему лично.

Несомненно, поэт Владимир Скворцов счастливый человек. Он, как и трава пустырник, проживая в творческом одиночестве, скорбя о судьбах своей Родины, о горькой судьбе народа, превращает горечь стихов в необходимое для народа лекарство. А разве это не счастье, принести лекарство для больного, пожелать ему скорейшего выздоровления, предупредив, что лекарство горькое, пилюля не подслащена, но целебна. Да услышав о горьком лекарстве, которое может поправить здоровье больного, и он будет безмерно счастлив. Так что, счастливый ты человек, Владимир Скворцов!

Старый Оскол,     

Белгородская область     

( вернуться назад )