журнал писателей России

Юрий ДЕТКОВ

ПРОРЫВ

Приказы на войне отдаются неожиданно. Отставший от своей части взвод мыкался вот уже несколько дней, самотопом обходя кольцо блокадной обороны. Внутри его молчаливо умирал огромный город. Взводу под командованием старшего сержанта Жигунова надлежало прибыть в распоряжение роты, передислоцированной в район Кобоны. Туда же стягивались изнурённые голодным постоем войска. Готовился прорыв блокады. Взвод никак не поспевал за отливной волной войсковых соединений. Кострища, витающий сытный запах полевых кухонь – вот всё, что заставали они, да ещё истолчённый множеством ног снег на дороге, широкой полосой уходящей в сизую мглу бесконечных полей и перелесков.

К концу дня и длинного, нудного пути Жигунов неожиданно для себя выяснил, что выданный бойцам сухой паёк давно съеден.

– Дык что, – ответствовал за всех маленького роста боец Шпак, – ещё неизвестно какая планида выйдет… Вдруг убьют, так хоть напоследок нажраться… Тушо-о-о-нка… – протянул мечтательно и прикрыл глаза.

– Так нам ещё столько топать, черти вас расхвати! – озлился Жигунов.

– А ничего, курево есть, не погибнем…

Морщинистое лицо Шпака съеживается в подобие улыбки.

* * *

На окраине Невской Дубровки буксовала отставшая штабная машина. Тараканистый, подвижный майор расстегнул полевой планшет с картой.

– Вот, видишь? Район деревни Войтолово… Туда вам надо двигаться, да поживей.

По карте выходило, что двигаться вослед за размотанной колеёй дороги – делать многокилометровый крюк. Решили идти напрямик. Дорогу в пухлых надувах снега топтали по очереди. Темнело быстро, и жала на плечи дремотная сумеречная мгла. Когда дважды пересекли ложбинку и вскарабкались на одну и ту же сопку, Жигунов понял – сделали круг. Он удручённо оглянулся. Подошёл Виктор Воронов, молодой, из студентов.

– Кружить начали, командир. Пора куда-нибудь притыкаться, переждать…

– Да, надо, надо… – согласился Жигунов, – хорошо бы в лесу укрыться.

– А хрен его знает, где этот лес, – отвечал Виктор.

Вскоре идти стало невмоготу. Жигунов сходу уткнулся в спину Виктора.

– Чего стал?

– Хана, запоролись в какие-то дебри… Кусты, что ли?

Впереди смутно угадывалась густая щетина прибрежных кустов.

– Всё, командир. Давай устраиваться . Тут и затишок под берегом.

Выбрали местечко поровнее. Отоптали на пятачке снег. Сели вкруговую, голова к голове, на пружинистых ветвях кустарника. Натянули повыше воротники шинелей. Закурили смачно.

– Дружно устроились, как пингвины.

– Хлебца бы покусать…

– Кончай баланду травить, спи скорее, старшой сказал: подъём как стихнет.

– Молчу…

Скоро стихли разговоры. Кто-то коротко бормотнул во сне. Тянуло кисловатым запахом потухших цигарок. И мягко, размашисто крестила склонённые головы бойцов снежная метель.

* * *

Утро едва обозначилось розоватой полоской на востоке. Густая серая мгла тяжело висела над полями. Долго шли берегом реки. По очереди торили дорожку в глубоком снегу. А когда стали переходить по льду речку – приключилась беда. Жигунов даже сразу не понял, что случилось. Мерно качающиеся перед ним спины бойцов вдруг куда-то провалились. И тут же под обрывом хриплый придушенный вой: «О-о-о!» Высокий прибрежный надув снега мягко проседает, и Жигунов съезжает на нём к самому берегу реки. В широко разломанной полынье барахтаются двое бойцов. Пока Жигунов елозил на животе по жёсткому насту, подбираясь к полынье, один из бойцов вдруг сник, и его сразу же течением затащило под лёд. Только зацепившийся за кромку льда вещмешок пузырём качался на воде. Второй натужно хрипел, вцепившись пальцами в лёд. Ноги его со сползшими валенками тяжело мотались в чёрной глыби воды. Жигунов просунул вперёд винтовку, и боец ухватился обеими руками за штык. Резкий рывок сдёрнул Жигунова с места, он легко скользнул по обнажившемуся льду. Что-то под ним треснуло, и тело сразу ощутило мягкую невесомость. Холодовой спазм перехватил дыхание, обрезал по шею чувствительность тела. Лягнул его ногами боец, затягиваемый течением под лёд. Жигунов с ужасом ощущал, как медленно и неумолимо затягиваются в глубину непослушные ноги, и течение стягивает с них валенки. Возле самого носа вдруг хлопнулся, свиваясь, ремень винтовки. Но руки, вцепившиеся в хрусткий лёд, не повиновались. Вялым движением измученной собаки Жигунов прихватил зубами жёсткий ремень. Голову его тут же стало мотать из стороны в сторону тяговым усилием натянутого ремня. И по мере нарастания этого тягового усилия Жигунов всё сильнее сжимал зубы, пока не сдвинулся с места и через подламывающиеся руки не лёг грудью на лёд.

Его вели, поддерживая с двух сторон. Шли бесконечно долго в гору, на вершине которой сгустком крови багровело кирпичное полуразрушенное строение. До Жигунова сквозь затуманенное сознание доносятся резкие, злые голоса, привычный ритм лязганья затвора. И вот уже у переносицы плавает зрачок винтовки. На другом конце – ошалелый синий глаз. Тонким мальчишечьим голосом что-то орёт часовой. Потом хнычет, просит отдать винтовку.

Жигунов очнулся от приятного и непривычного ощущения тепла. По жилам медленно разгонялась загустевшая от постоянного холода кровь. Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Жигунов медленно разлепил веки. Ровный жар пылающего костра, и перед самым носом на железном листе – румяная лепёшка. У Жигулёва по-звериному шевельнулись ноздри, прихватившие её сытный запах. Как сквозь вату услышал голос Виктора: «Ешь, командир, всё в порядке…»

Лепёшка сыровато-пресная, неописуемо вкусная. Жигунов истово вгрызается в неё по-собачьи, захватывая с каждым прикусом как можно больше. За отсветом костра – строгая гладь стены, переходящая в сводчатый купол. И оттуда с высоты – отрешённые лики святых. Кругом штабеля мешков с мукой. Бойцы черпают из котелков густое месиво теста и пекут лепёшки на листах кровельного железа. Виктор суёт в руку кружку с кипятком и залепленный крошками махорки кусочек сахара. Пытливо заглядывает в глаза.

– Отпустило, командир? Привели тебя как снежную бабу, часовой даже с перепугу сбёг…

В развёрстом проёме церкви лёгкие, стремительные тени.

– Встать! Смирно!

И тут же холодящее душу ритмичное лязганье затворов винтовок. В отсвете костра молодой лейтенант. Судорожно трясётся перед носом Жигунова ствол пистолета.

– Мародёры, мать вашу!…

Резкий голос, раскатами множащийся под куполом, предвещал решительные действия начальника караула.

– Вста-ать! Я сказал…

Жигунов пытается напрячь мышцы ног, чтобы встать. Но ноги не слушаются. Тогда он стыдливо, как убогий калека, перекатывается на бок, чтобы приподняться с четверенек. Его подхватили под руки Виктор и один из бойцов.

– За вооружённое нападение на часового и мародёрство пойдёшь под трибунал! – торжествующе прокричал ему в лицо начальник караула.

Сразу со сбоем ёкнуло сердце. В животе съёжило кишки в мёрзлый ком. Сильное, как выстрел, слово – трибунал – в образе своём выглядело страшно.

– Руки вверх! На выход шагом марш!

Жигунов качнулся на негнущихся ногах. И тут же шумный галдёж подступивших к ним бойцов.

– Не дадим командира уводить!..

Перестук затворов легкокрылой стайкой выпорхнул в стрельчатое окно. На раскалённых железных листах корёжились и с треском лопались пережаренные лепёшки. Начальник караула дёрнул кадыком:

– За нападение на караул все пойдёте под трибунал!

– Товарищ лейтенант, – сипло, с натугой, наконец выговорил Жигунов, – разрешите доложить…

* * *

Отпустил их тогда начальник караула. Покипятился ещё немного для острастки, но всё же отпустил. И снова месили уныло толчёный снег.

В самые сумерки взвод окружила группа прикрытия. Раздражённые автоматчики провели качающихся от голода и усталости бойцов Жигунова мимо смутно белеющих туш танков. Был слышен дробный перестук моторов. Пахнуло нагретым воздухом. Их повели ложбиной к переднему краю и чуть не насильно затолкали в узкий проход траншеи.

Передний край лихорадило беспрерывной пулемётной дрожью. Чувствовалось явственно растущее напряжение, и всё чаще россыпями взлетали на той стороне осветительные ракеты. Сноровисто протискиваясь меж хмуро приткнувшихся к стенкам окопа бойцов, просквозил совсем молодой лейтенант. За ним едва поспевал, косолапо загребая ногами, политрук. Вскоре лейтенант вернулся.

– Что за люди?

Круглые глаза с белёсыми ресницами в упор уставились на Жигунова. Нежно светился заиндевелый пух на щеках. Жигунов хотел доложить по форме, но голос запал, и он только натужно сипел, багровея.

– Политрук, поставьте их на левый фланг…

– Бойцы вымотались на марше, третий день не ели… – пробовал возразить Жигунов.

– Хочешь, выдам военную тайну? – вдруг озорно подмигнул лейтенант. – Через две минуты атака, а кухня в километре отсюда, вот и считай, где харч, а враг – вот он… Двести шагов ровно… Если добежишь. Так что давай на позицию без разговоров…

Политрук раскрыл пачку папирос. Их мгновенно расхватали.

Вдруг дрогнула земля. Огненные всполохи расчертили низкое небо. В прожекторном свете рваных всполохов огня, на дальнем бруствере, заплясала фигурка лейтенанта с поднятым вверх пистолетом. Через секунду докатился слитный крик: “А-а-а!” Окопы выплеснули чёрную шевелящуюся россыпь.

Жигунов почувствовал тычок в шею. Услышал злое шипение политрука:

– Чего придуриваешься? Вперёд, твою мать…

Жигунов послушно заскрёб пудово отяжелевшими валенками по стенке окопа, выбираясь. Шагнул в пустоту, наполненную радостным пулемётным стуком. Гнусаво пели мины, и на чёрном фоне неба вскипали снежные гейзеры. Впереди многоголосьем отзывался хор бегущих в атаку бойцов. Жигунов бежал вслед за ними, с натугой выдёргивая валенки из пухлого снега. Кто-то грубо и зло рванул у него из рук винтовку. Жигунов оторопело глянул на расщепленный осколком приклад. Смерть, озлясь, предупреждала не на шутку. Жигунову захотелось побыстрее сблизиться с бойцами взвода. Он видел уже совсем рядом развевающиеся полы шинелей идущих в атаку. И в это время словно кто-то могучий хватил его кулаком по голове. Ноги потеряли опору и упёрлись в небо. И померк свет. Тяжёлый осколок снаряда шмякнул на излёте по надвинутой на лоб шапке.

Придя в себя, Жигунов шарил руками по снегу, нащупывая винтовку. С трудом отодрал примёрзшие штаны и долго стоял на четвереньках, выжимая из глаз загустелую тьму.

* * *

Два санитара волочили по снегу убитого. Навстречу им двигалась качающаяся тень. Вплотную надвинулся боец, тащивший за ремень винтовку и свистящим шёпотом считающий шаги. Это был всё ещё идущий в атаку Жигунов.

Санитары приостановились.

– Ты глянокось… Никак пьяный?

– Кончай бузить, воин… Кажись, контуженый… Топаем-ка, браток, в расположение, пока нас миномётом не накрыло…

* * *

И снова была атака. С праздничным фейерверком сигнальных ракет, магниевыми вспышками разрывов мин, радостным стуком пулемётов. И как ни спешил Жигунов, впереди всё же были другие. Их скрюченные тела уже попадались на пути. Павшие уже не могли остановить идущих в атаку. И быстро редеющие цепи атакующих прорывались сквозь снежные гейзеры разрывов.

Пока не наступил его черёд, он, Жигунов, должен, обязан добежать до конца этого нескончаемого поля. «Господи! Если ты есть, дай пробежать эти двести шагов! ..»

г. Санкт-Петербург