журнал писателей России

Юрий Максимов

ВЛАДЫКА и РОЗА

Это была уже третья по счёту кудесница, срочно доставленная во дворец. Её обнаружили случайно, проезжая мимо старого кладбища, с искореженной оградой и полуразвалившимися крестами на давно заброшенных могилах, и потолкавшись среди убогих и местных богомолок, стоявших на паперти ветхой деревянной церквушки, увидели, как она ворожила, врачуя и помогая страждущим у всех на глазах.

Особенно поразило чудесное исцеление перекрученного хворью мальчонки. Молодая нищенка привела к ней своего хромого, трясущегося дитятю на костыльках, и та, пошептав искалеченной недугом крохе что-то на ушко и перекрестив троекратно, откинула костыльки в сторону, после чего, хлопнув в ладоши, крикнула ему громко: «Иди, иди, все хвори победи!»

Ребятёнок на самом деле, сначала неуклюже, но потом всё более налаживаясь, зашагал без подпорок, а затем и вовсе побежал, шмыгнув, как юркая зверушка, под подол своей остолбеневшей мамаши, залившейся от невиданного чуда счастливыми слезами.

– Ай, да чародейка, – подивились дворцовые пристяжные, – работает без обману, – сноровисто затолкав драгоценную добычу в свой “воронок”, давя тех, кто лез под колесо.

Две предыдущие старицы, считавшиеся самыми искушенными в своём ремесле, привезённые поздним часом, тайно и поодиночке, предстали сначала перед угрюмым горбоносым комендантом, в наглухо застёгнутым френче, с ухватками зацепистого паука, сурово сообщившего каждой, какая ей выпала честь, безучастно впечатываясь при этом холодным взглядом в молящие о пощаде глаза, после чего, в окружении молчаливой охраны, их вели бесконечными дворцовыми коридорами, подталкивая оцепеневших от страха, перед высокими, резными дверьми, за которыми находился тот, кто именовался великим и грозным владыкой.

В сумрачной тишине огромного кабинета, освещённого лишь в углу светом настольной лампы под зелёным абажуром, чутко, как недремлющий сыч, слышал он стук их трусливых сердец, едва каждая переступала порог, презрительно морщась и шевеля поседевшими усами, чтобы убрать досаду с жёлтого, оспенного лица, снова наклоняясь над раскрытым перед ним фолиантом. Ему не нужны были раболепные откровения. Старицы исчезли так же мгновенно, как и появились, оставив его наедине со старинной книгой, в потёртом, сафьяновом переплёте, испещрённой карандашными записями на полях.

Но сегодня, совершенно неожиданно, хозяин поднялся из-за стола, шагнув навстречу новой гостье, высокой, сухопарой старухе, с породистым, властным лицом, иссечённым резкими продольными морщинами, придававшими ей суровое, почти иконописное выражение, одетой, как монашка, во всё чёрное, сделав охраннику знак закрыть за собою дверь.

Взмахом руки он предложил вошедшей садиться, искоса наблюдая как бестрепетно расположилась она в просторном кожаном кресле напротив, гордая обликом, более того, переборов его хмурый, изучающий взгляд, стала сама, наклонившись вперёд, пристально всматриваться в него, и от такого пронзительно немигающего взора он, впервые за много лет, ощутил свою неуверенность, словно старуха пыталась прочесть его потаённые мысли, распознавая то, что всегда было тайной для всех.

Он недовольно засопел, мотнув головой, как бы сбивая её с прицела и, чтобы овладеть собой, потянулся за лежащей на столе трубкой, раскурив её перед тем, как начать разговор.

– Я стал чувствовать годы, – пыхнул он дымком, по привычке неспешно роняя слова, – и хотя есть пока силы, ноша моя тяжела, а до цели идти далеко. Мне бы хотелось знать, сколько лет отвела мне ещё судьба? Можешь сказать такое? – Теперь уже он начал сверлить её своим боковым прищуром, который сгибал пополам его подданных, но ответный взгляд, блеснувший нестерпимо ярко, как отражённый солнечный блик, заставил его смежить веки, отчего зарябило в глазах. – Ты, наверно, мастерица напускать порчу? – вынул он платок, вытирая непроизвольно выступившие слёзы, испытывая раздражение от того, что вторично спасовал перед этой непонятной ему пока гостьей.

– Я не колдунья, иначе Господь лишил бы меня дара помогать людям, – усмехнулась старуха, обнажив не по возрасту крепкие, молодые зубы. – Напрасно ты ищешь ответ у Нострадамуса, – кивнула она в сторону лежащего на столе фолианта. – Возьми книгу книг, и ты найдёшь в ней то, о чём хочешь узнать.

– Ты имеешь в виду Библию? – насупился он, давно отвыкнувший от поучений, к тому же его задело замечание о Нострадамусе.

– А разве ты знаешь другую? – уже совсем насмешливо продолжила старуха.

– Оставь свои прописные истины, и не забывай, где находишься, – резко оборвал он её. – Я не терплю пустой болтовни. Ответь мне по сути, если можешь…

– Ответ мой будет не прост. Впрочем, ты давно уже никому не веришь, – печально вздохнула она, – как и тебе…

– Вот тут ты ошибаешься, – рассмеялся он, постучав трубкой по мраморной гриве льва, обхватившего своей лапой массивную плоскую пепельницу, чтобы сбить нагар. – Мне не только верят, за мной идут. И любят.

– Так говорят все тираны, – сделала она жест рукой, от которого у него захолодело в груди. – Тебя просто боятся. Оглянись на свой путь – он усеян трупами. Скольких ты погубил, прежде чем стал полновластным владыкой? Это о тебе сказано – ведь даже зверь имеет состраданье, но ты не зверь, и ты его лишён. Ты никогда ни перед чем не останавливался, если полагал, что это во благо тебе. Но именно здесь таится твоя гибель.

Её слова звучали сурово, он сам привык говорить на таком языке, но то, что он слышал сейчас, было страшно неотвратимостью правды, заставившей его окаменеть. Ещё никто и никогда не осмеливался бросить такое ему в лицо. Он побагровел, судорожно сжимая в руке трубку и тяжело задышал, переполненный ненавистью к этой проклятой старухе.

– Кто ты такая, что можешь обвинять меня? Я прикажу закопать тебя живьём, – попытался он приподняться, но, придавленный её немигающим взглядом, не смог даже пошевелить рукой.

– Ты думаешь, моя смерть облегчит твою жизнь? – потемнела вещунья лицом, на котором читались теперь только её глаза. – Я всего- навсего слуга Божия, и ты не властен надо мной. Не подменяй собою Всевышнего, нет греха тяжелее. По мне ты такой же раб, как и те, кто под тобой, только с бичом в руке.

– И снова ты не права, – ответил он кривою ухмылкой, перекосившей его судорожно напряжённое лицо. – Бич – проводник моей воли.

– Своя воля страшнее неволи, значит ты раб своих пороков. Но кто их привил тебе?

– Не будем спорить, – отошёл, наконец, от оцепенения владыка. – Пока я увидел твою смелость, но где ответ на мой вопрос?

– Хорошо, – подошла старуха к его столу. – Возьми этот цветок, – вынула она из своего просторного рукава ветку розы, кладя на зелёное сукно. От неё ты узнаешь ответ.

– Но она засохла и, похоже, мертва, – покрутил владыка розу в руках, удивившись такому подарку.

– Она с могилы падшего ангела. Отринувший Бога отступается и от людей, заботясь только о себе. Тебе должно быть это знакомо.

– Мне? – вскинул брови владыка, ещё более раздосадованный словами старухи.

– Разве ты не изучал закон Божий и не готовил себя к иной жизни?

– Это было давно, – отмахнулся он.

– А какие ты писал тогда стихи, – продолжала вещунья, – они были чисты и прозрачны, как родниковая вода. Но в твоей душе уже тогда начал разгораться сатанинский огонь, который сжёг её дотла.

– Откуда ты это знаешь? – поразился владыка, словно она была возле него в те дальние годы, но вещунья не стала больше трогать прошлое. Голос её вновь сделался холодным и бесстрастным.

– Опусти на восходе солнца этот цветок в вазу с водой, и он развернёт свой бутон. Когда он распустится, посчитай, сколько в нём лепестков.

– И что? – напрягся он, чтобы не упустить самое главное.

– Сколько в нём лепестков, сколько лет ещё проживёшь. Отныне ваши жизни связаны незримой нитью. Смерть розы будет означать и твою смерть. Помни об этом. А теперь мне пора уходить.

– Не торопись, – остановил её владыка. – Если будет нужда, как мне тебя найти?

– Мы увидимся, но это будет наша последняя встреча.

– Кто ты на самом деле? – отпрянул он, потрясённый таким пророчеством. – Или сама судьба пожаловала ко мне? Всё равно, подожди, – наклонился он над потайным ящичком, где у него лежали старинные золотые монеты и награды. – Я хочу отблагодарить тебя, ведь вы, ворожеи, любите этот презренный металл, – съязвил он, чтобы хоть чем-то задеть свою таинственную гостью.

( вернуться к содержанию номера )