|
Георгий ЧЕПИК
ПОЛЁТ МАХАОНА
Людмиле
Прахиной – участнице трансконтинентальной экспедиции
Пошли пятые сутки с того дня, как мы разбили палатку в устье реки Тадушу (1) , горной реки, которая, вырвавшись из отрогов Сихотэ-Алиня, стремительно несёт свои воды к морю. – Всё, – сказал в тот вечер Сенька Кисель. – Маршрут пройден, будем отдыхать. Места эти знаменитые, друзья-товарищи. Первым Тадушу прошёл русский путешественник, генерал Михаил Венюков. Бывали здесь Максимович, Будищев и Пржевальский. В устье Венюков большой деревянный крест поставил, да местные китайцы уничтожили его. – Однако, сюда ходи Дерсу Узала, – задумчиво произнес Сигдэ. – Здесь можно пантеон открывать русским путешественникам, – согласился я, вспомнив, что на Тадушу Владимир Арсеньев встретился со своим большим другом и знатоком Уссурийской тайги Дерсу Узала. Собственно, я и сам подумывал посетить берега Тадушу, когда ходил с Сигдэ в долину Туманную, а сам Сигдэ уговаривал меня потратить весь отпуск на тайгу и дойти до реки Ното, на которой жил его свояк Николай Ханки, наверное, один из последних удэгейцев-тадзы, хорошо знающих Уссурийскую тайгу, но в тот сезон из нашей затеи ничего не получилось. Нынче мечта осуществилась. Сидя у костра, я с удовольствием вспоминал звучные названия рек, которых на современных картах уже не найти. Да, думал я, кто только не жил в этих местах – китайцы, маньчжуры, удэге, потом пришли русские, во многом изменив уклад жизни аборигенов. Маршрут наш начался от устья Хулуая, горной тропой мы пришли к Тапоузу. В долине Туманной любовались пятнистыми оленями, а затем, поужинав в фанзе гостеприимных оленеводов, решили переночевать в палатке. Солнце, зависнув над хребтами Сихотэ-Алиня, окрашивало небо пурпуром заката. Где-то кричали сойки. Море мерно вздыхало. Дул лёгкий западный ветер, наполняя долину запахами йода и водорослей. Тишина нарушалась криками цапель, заселившихся на берегах небольшого озера. Хорошо, когда в палатке нет комаров, в подвешенной банке горит свеча, а из маленького транзистора тихо звучит музыка. Нет, молодец всё-таки Сенька, что вытащил нас в этот поход. Сенька Кисель – таёжный мечтатель, до конца жизни влюблён в родную землю. Ко всему происходящему в тайге относится с трепетом, а в этот сезон, вместо того, чтобы провести отпуск в городе, распрощавшись на время с охотничьим угодьем, пошёл с нами на Тадушу. На горной тропе он рассказывал мне об удивительной бабочке махаоне, вдохновляющей не одно поколение восточных поэтов и художников… Ночью мы проснулись от порыва ветра и шума дождя. А вечером казалось – ничто не предвещает, что нас может застигнуть непогода. Утром не хотелось покидать уютную палатку. Но, немного помаявшись, вскипятили чай и стали подумывать, что делать дальше. По тёмному небу плыли тучи, зависая над сопками, с моря в долину полз коварный туман. Обычная приморская погода – было солнце, синее небо, потом подул ветерок – и вот пожалуйста, морось, туман. Решили двигаться дальше. – Морось, Степаныч, тоже хорошо, – сказал Сенька, – нет гнуса. С такими мыслями мы покинули Тапоузу. В горах нас всё-таки накрыл проливной дождь. Пришлось пригубить из фляжки огненной воды. – Однако, Кайя совсем плохо провожай, – сердился Сигдэ, – дай-ка ещё чуть-чуть. – Кайя – это что? – вопросил я. – Кайя, однако, считай Тапоуза. Так реку звали моя люди. За перевалом дождь стих. Но было довольно-таки пасмурно. – Махаон, – продолжал свой рассказ Сенька, – чудная бабочка, жёлтая, с чёрным рисунком, размах крыльев до девяти сантиметров. Чуткая к опасности. Видно, из-за своей красоты. Недаром в Красную книгу занесена. Сколько раз пытался поймать. Вот, кажется, совсем пальцы с крыльями рядом. Думаешь: уже всё, поймал. Ан нет – вспорхнула и стремительно улетела на другое солнечное место. Махаон уссурийский – чудо Сихотэ-Алиня. У него есть сородич – махаон Маака, совершенно другое существо. Размах крыльев большой. Окрас – тёмно-синий, на солнце переливается перламутром, в сумерках летит, словно чёрная молния. Очень осторожный махаон Маака, подойти к нему близко почти невозможно. – Как ты думаешь, Сенька, до Тадушу нам топать ещё долго? – спросил я охотника, когда он прервал свой рассказ. – Да ещё пару сопочек, Степаныч, – улыбнулся Кисель, – перемахнём, выйдем на речушку Сяо-Поуза. Она в Тадушу в двух километрах от устья впадает. А коли притомился, погрызи семян лимонника. Усталость как рукой снимет. Между тем небо заволакивало тучами, которые не предвещали ничего хорошего. Дубовые чащи стали редеть, и спрятаться на случай ливня было некуда. – Вот, – рассуждал Сенька, словно не видел зависших над сопками туч, – дуб маньчжурский – удивительное растение, в другую эпоху был вечнозелёным. Ты обратил внимание, Степаныч, что он листья удерживает до новой весны? Видно, в памяти держит, каким прежде был. Природа всё помнит. Кто этого не знает, считай, невежда. Вскоре тропа побежала вниз. Ещё более редкими стали деревья. А потом и вовсе пошёл один подлесок.
(продолжение читайте в журнале) (1) Тадушу (Тадуши) – река, впадающая в Японское море. В тексте транскрипция названия реки приводится по В.К. Арсеньеву
( вернуться к содержанию номера )
|