Родилась в Москве. На этом столичная биография закончилась, потому что в дальнейшем я жила в Минске, Красноярске, в горах Тянь-Шаня и на Чёрном море, не считая Уфы, Воронежа, после чего оказалась в деревне Борки под Новгородом Великим, которая стала для меня моей маленькой и совершенно родной родиной.
Образование я получила биологическое, и не случайно: с самого раннего детства, едва осознав себя в мире, я почувствовала кровное родство с природой и почему-то острую жалость к ней. И тогда же я начала писать стихи.
Может быть, стихи – более древняя и первозданная форма самовыражения, чем проза? Слова, рифмуясь, обнаруживают и запечатлевают родство и единство всего вещного мира.
Вообще, самое большое моё везение – это совершенно случайное по замыслу, временное переселение в деревню. Русская деревня – заповедник духовности, хранительница нашей отечественной культуры, но не той, которая является всего лишь суммой знаний, наживной, неглубокой, а культуры души, врождённой, органичной, национальной. Все мы, вся страна наша в таком бесконечном долгу перед русской деревней! И так больно видеть то, что происходит с нею сейчас. Так пусть хоть в стихах остаётся часть её загадочной и великой души. Что ещё я могу для неё сделать?
ИВАНЫ-да-МАРЬИ
По рельсам – певуче – колёса, колёса.
Над лесом – утёсом – край тучи тяжелой.
Иваны-да-марьи цветут по откосам –
Лиловый и жёлтый,
Лиловый и жёлтый.
До крайней черты, где зелёный и синий
Сливались в единую душу, – до края
Земного – прозрачно светилась Россия,
Протяжною болью мне грудь разрывая.
А небо всё гуще завешено хмарью.
И мимо всё, мимо – на грани разлуки –
Иваны-да-марьи,
Иваны-да-марьи...
И сердцу иной не отмерено муки
Во всех преломлениях белого света,
На всех протяженьях – до крайнего края, –
Где так безоглядно
И так безответно
Цветы золотые горят и сгорают...
МЕТЕЛЬ
Я метели не помню такой –
Пена, перья, тенета у глаз...
Помашу на дорогу рукой,
Тормозну мимоезжий КАМАЗ.
Я по таксе тебе заплачу,
Молчаливый водитель-крепыш.
Я с тобою о том помолчу,
О чем ты всю дорогу молчишь.
Не знакомые – и не враги,
Но молчание не продохнуть
В это смутное время пурги,
Где на ощупь отыскивай путь,
Где на кровной до камня земле
Хоть вслепую бреди, хоть зови...
Зябко тычется посох во мгле,
Поглядишь - наконечник в крови.
И, отчаявшись, путник-чудак
Крикнет, снег отряхая с волос:
«Это вьюга?! Да как бы не так!
Это время с цепи сорвалось!
Это память твою замело!
Это разум твой заледенел!”
Снег летел в лобовое стекло.
И сползал по стеклу... и летел...
ЛОПУХ
Я вчера по пути увидала лопух у забора.
Он из глины пророс и веселого глупого сора -
Из бумажек цветных, из железок бесформенно-ржавых.
Я спешила, но что-то в его очертаньях меня задержало.
В одичалом углу одиночеством веяло мглистым...
Но, упрямо паря над убогой тропой бытия,
Он крылато расправил овальные жёсткие листья,
Он почти что взлетел. И надолго задумалась я…
* * *
Воздух выплакан дождём
До сиреневого блеска.
Хочешь, медленно пройдём
Через мост до края леса –
Края влажной тишины,
Края певчих и крылатых?
Облаков продолговатых
Тёмным пламенем заката
Все края обожжены...
Хочешь, мы придём туда,
Где цветами лечат раны,
Где бинтуют боль туманы,
Где баюкает вода?
Я готов пойти с тобой
В край цветов золотоглавых.
Но не снимут нашу боль
Никакие в мире травы.
Будет ласковая тишь.
Будет запах иван-чая,
Только разве от печали –
Человеческой печали –
Дикой птицей улетишь?
Будет тёплая вода
Течь размеренно, как вечность.
Нам от боли человечьей
Даже в этот тихий вечер
Не укрыться никуда.
ОЗЕРО ИЛЬМЕНЬ
Воды сиреневое поле.
Курчавых туч кайма.
И чаек хлопоты. И воля.
И Русь сама.
В живое небо солнце влито.
И – не дыша –
Вся даль доверчиво раскрыта.
Как в исповеди душа.
А заросли кадят озоном,
Кипрей пускает пух.
И мечется над горизонтом
Сварожий дух.
