Грог

Михаил Самойлович Блехман родился в 1951 г. в Харькове. Лингвист, переводчик. Закончил Харьковский государственный университет по специальности "Компьютерная лингвистика". Защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском государственном университете. Литературой занимаюсь с IS лет: начал, как все, со стихов о неразделённой любви, а также - наверное, не как все - с критических статей и пародий на Пушкина и Маяковского. С тех пор постоянно пишу рассказы, пьесы, эссе. Работаю всю жизнь лингвистом. 13 лет проработал в институте ВНИИТзлектромаш в Харькове, потом, в разгар перестройки, занялся частным бизнесом - сначала с партнёрами, а в 1993 г. основал собственную фирму - "Лингвистика 93". Преподавал в харьковских университетах. В 1998 г. вместе с семьёй переехал в Канаду, в Монреаль, и создал корпорацию Lingvistica '98 Inc. Моя фирма разрабатывает компьютерные лингвистические системы - программы перевода, словари, системы обучения языкам. Наши заказчики - во всём мире: в Северной Америке, Европе, Азии, Австралии и даже в Африке. Научных публикаций у меня больше 100, на трех языках - русском, украинском, английском. Не знаю, какой я "писатель" и писатель ли вообще, - судить об этом, разумеется, не мне, но вот переводчик - кажется, да: я перевёл "Алису в Стране Чудес" на русский язык, и детям - чем я безумно горжусь - нравится!

Женат, у меня две взрослые дочки. О близких людях написал несколько рассказов, опубликованных в том числе и в "Порт-Фолио". Предлагаю "Невскому альманаху" три своих рассказа.

... Нашего любимого кипящего напитка. Это совсем несложно, только вода должна быть очень горячей. Нет, не просто горячей - нужен именно кипяток. Ром, лимон, сахар, корица - это всё хорошо и необходимо, но без настоящего кипятка получится не грог, а бесполезный сладко-кислый коктейль, которым не согреться приличному матросу на паруснике, идущем полным ходом в дальние края.

Мы с ней обожали грог - даже иногда летом, но особенно зимой. Когда пьёшь грог, чувствуешь, будто подплываешь к Панаме или Ямайке на одном из кораблей адмирала Вернона, - волны, как стаи тупорылых акул, набрасываются на борт, вгрызаются в обшивку, ломают киль, - но, выпив грога, почувствуешь себя укротителем рассвирепевших чудовищ, всмотришься вдаль и закричишь приунывшим, продрогшим товарищам: «Земля!». Тогда акулы поймут, что никто их тут не боится, и беспомощно расступятся, пропуская нас к берегу с пальмами и песком, похожим на белый похрустывающий шоколад. Старый грог - так прозвали адмирала- остался бы доволен.

Она была моей лучшей подругой, - даже не лучшей, а единственной... Да, единственной, так будет правильно... Это понятие перемешивает, растворяя одно в другом, количество с качеством: когда единственная - сравнивать не с кем... А ей, наверное, сравнивать было бы утомительно - слишком много оказалось бы сравнений.

Я гордилась ею... даже не столько ею, сколько тем, что она у меня есть, а ещё сильнее- тем, что у неё была я, и больше никого, я надеялась, не было. Вернее, как раз были, и очень много, но - совсем по-другому: они, в отличие от меня, не были единственными...

Когда мы гуляли и все разглядывали её, я чувствовала себя так, как будто смотрят и на меня тоже, потому что я не думала о ней без себя и не представляла себя без неё. Если бы я была одна, возможно, на меня - случайно - и посмотрели бы - ну и что бы увидели? А когда смотрели на неё, я себя чувствовала не только собой, но и ею...

Теперь будет по-другому...

А тогда, если я сейчас не ошибаюсь, я была счастлива. Улицы пропахли адмиральской трубкой, и нитки протянулись между деревьями - бери и развешивай промокшие в атлантический шторм тельняшки. И листья под ногами шелестели, словно кто-то разворачивает шоколадную фольгу или конфетные обёртки...

Работа у меня была совсем домашняя, не то что у неё - с постоянными разъездами. Так что вместе мы бывали если и не всегда, то часто, хотя жили в разных концах города. Ходили по улицам, и я в основном слушала: она рассказывала мне о своих поездках, а я - уверена, что единственная - не просто выслушивала, но и давала оценку, - надеюсь, не хуже опытного любителя или начинающего профессионала. Она прислушивалась, потому что я говорила хотя и немного, но ненавязчиво и заинтересованно - заинтересованно скорее не только в её работе как таковой, сколько в ней самой.

Когда она возвращалась из очередной поездки, мы разговаривали у меня дома, иногда у неё. Пили наш любимый грог, будь он неладен... Чувствовали себя нестарыми морскими волками - то есть волчицами. Потом гуляли по нашим улицам, как по палубе адмиральского флагмана, и она рассказывала мне о своих поездках, и мне это было не менее интересно, чем ей, - а возможно, даже больше.

Однажды, когда мы проходили под особенно золотистой ниткой и я пригнулась, чтобы не задеть сохнущие тельняшки, он посмотрел на меня, именно на меня, и мне это показалось самым необычным в тот день, - да разве только в тот?

- Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, - сказал он, глядя почему-то не столько на неё, сколько на меня... Возможно, потому, что я в основном молчала? И ему было интересно узнать, о чём именно я бы сказала, если бы заговорила? Он принялся спорить с нами, и она, как всегда, иронично и немного - в меру - едко возражала, но видел он, я уже была уверена, только меня, даже когда изредка переводил взгляд на неё, и я постепенно стала привыкать к своему новому качеству. Привыкнув, я тоже заговорила, но без иронии. Она рассмеялась - я не заметила, недовольно или с облегчением, - и ушла готовиться к своим летним-зимним гастролям, сказав, что скоро снова зайдёт, и вопросительно посмотрев на меня. Впрочем, я не помню, вопросительно ли...

Зря я опасалась, что нам не о чем будет с ним разговаривать: как ни удивительно, ему было интересно говорить именно со мной, а мне - и это тоже поначалу было неожиданно - с ним, хотя мы друг с другом ни в чём не были полностью согласны. Наше несогласие не было болезненным, оно было приятнее и спокойнее, чем нередко бывает полное согласие.

Забавно, что грог ему не очень понравился - слишком горячий. Старый грог покачал бы головой и списал его на берег, вот и пришлось бы мне пересекать Атлантику в одиночку. Я отхлёбывала из адмиральской кружки, мы спорили, и я спокойно - да, я помню, - спокойно думала: «Неужели она ему не понравилась? А если не понравилась, почему же он старается не обращать на неё внимания? Или не старается?..»

Продолжение читайте в журнале

Михаил БЛЕХМАН

( вернуться к содержанию номера )