журнал писателей России

Геннадий МУРИКОВ

литературовед

ОБЫЧНЫЙ ВЫВИХ ИЛИ КОРЕННОЙ ПЕРЕЛОМ

(Несколько слов о романе Зои Бобковой «Полет сквозь бездну» в виде предисловия)

В НППЛ «Родные просторы» вышла новая книга

Вопрос, находящийся в заголовке, позаимствован мною из одного анекдота конца 80-х годов прошлого века, когда общественное сознание мучительно пыталось осмыслить: что же с нами происходит? Ответы, понятно, были разными, но вопрос не устарел и по сию пору. Изменилась разве что чувствительность той рентгеновской пленки, на которой мы пытаемся разглядеть невнятные отпечатки глубинных процессов, происходящих в обществе. Писатель же потому и писатель, чтобы постараться увидеть эти оттиски, как можно яснее, а самое важное понять, как и что следует “рентгенографировать».

И еще одна немаловажная, но в чем-то, загадочная деталь. Со второй половины 90-х у нас в стране прямо-таки взлет литературы, созданной женщинами – буквально во всех жанрах. А.Маринина, Д.Донцова и их коллеги затмили не только своих предшественниц (Т.Толстую, Л.Улицкую, Л.Петрушевскую), но и почти всех своих современников противоположного пола. Постмодернисты В.Ерофеев, В.Пелевин или В.Сорокин как-то повяка-ли на рубеже веков, и затихли, а женская проза, как ни в чем не бывало, набирает обороты.

Думаю, причина здесь одна: наши прекрасные дамы первыми поняли, со свойственной им чуткостью, что относиться ко всему происходящему “на полном, серьезе” не только нельзя, но и просто-напросто опасно. В период – как говорили сто лет назад – «смены вех» или, как тогда же шутили юмористы, – “мены всех” поглощающая серьезность – верный путь к самым тяжелым психическим потрясениям. Театральная интрига, фантазийные конструкции, шутка, а, может, и сарказм – вот основные инструменты “иронического детектива”, который пишет наша эпоха.

Такой детективно-иронический метод дает замечательную возможность отстраниться от времени, взглянуть на него, со стороны, сказать, как К.С.Станиславский говорил плохим и неумелым актерам: “Не верю!”. А если не поверил реальности фарсовых декораций и комикованию “исторических” персонажей – тебе и откроется путь к постижению, возможно, более глубокой истины...

Тут существует другой важный момент. Филологи, кроме разговоров о необходимости отстраниться от изображаемого, ввели термин “остранение” (кажется, честь этого изобретения принадлежит В.Шкловскому). Отстранить какое-либо явление -представить странным, необычным, вызывающим удивление. А уж эпохи великих переломов такого рода штучками весьма чреваты – да и современные нам постмодернисты на этой ниве потрудились основательно.

Осмелюсь утверждать, что роман 3.Бобковой всеми этими качествами обладает в полной мере. Он и странный, и ироничный, и интригующий, и фантазийный – а одновременно это добротная, ясно и остро написанная психологическая проза, умная, и выдержанная. Автор очень тонко сочетает два плана повествования: привычную современному читателю (телезрителю) атмосферу сцен семейной жизни, и серьезную нравственную нагрузку – но это, конечно, не поучения, а резко очерченные конфликты и драматические ситуации.

Роман и жизнь... Как они соотносятся? Были реалистические произведения о “типических характерах” в “типических обстоятельствах”, были и некие возвышенные провидческие опусы о “светлом, будущем” (да и о не очень светлом тоже). Есть увлекательные современные сказки, от которых подростки просто балдеют. (Толкин, Роулинг). Но реальность вовсе не такая элементарная штука, чтобы от нее запросто можно было сбежать – достанет! Поэтому и не скажешь сразу, чего ищет читатель в романе. Больших страстей? Захватывающий сюжет? Безудержной Фантазии? Ищущий, как известно, найдет, главное – знать, где искать.

Герои романа 3.Бобковой тоже, в основном, заняты тем, что ищут свое место в нашем изломанном, каком-то “кубисти-ческом” мире, в котором Филонов, Шемякин, Пикассо и Дали выглядят куда как большими реалистами, чем Шишкин и Репин. Но вот характеры ге-роев романа остались все-таки прежними, традиционно русскими. Здесь и до боли знакомый нам “лишний человек” - Олег Громыков, и его “умеренный и аккуратный” брат, и их отец – своего рода пара-фраз гончаровс-кого Адуева - старшего. Рядом с ними («тургеневская» девушка Таня, невеста Олега - почти Елена из “Накануне”). Нет толь-ко ни Инсарова, ни Рудина – похоже, что их и впрямь нынче нет. Вера и подвиг -для нас ли?

В обществе, где мера избранности -банковский счет, по нормативам протестантской этики, в зените неизбежно окажутся совре-менные Каупервуды, эту роль и исполняет у 3.Бобковой старший Громы-ков, ловко переместившийся из номенклатурного кресла в правление банка. А самому Олегу ой как несладко, приходится в постсоветских палестинах. Да и когда лишнему человеку на Руси жилось сколько-нибудь толково? На то он и лишний… От Чацкого до Раскольникова, а может, и до доктора Живаго прекрасно понимали люди такого типа всю иллюзорность и неестественность окружающего мира, равно как и своего места в нем. Хоть и поддерживали иногда их верные подруги, финал таких персонажей чаще всего оказывался весьма печальным.

Олег вроде и не рвется переделывать мир, и не стремится ни к каким величественным целям, но – увы! – он тоже не прочь остановить прекрасное мгновенье. А это уже карается... Но не станем пе-рес-казывать сюжет… Важнее хотя бы бегло сказать, как тесно переплетаются в многослойном произведении 3.Бобковой традиционные образы и мотивы с самой что ни на есть актуальной повседневностью. И это не механическая комбинация каких-то предвзятых постулатов, а попытка понять наше время как особый ракурс восприятия, вечной и постоянной сущности -народного характера. Нет, среда не «заела» героев. Она только показала воочию то, что раньше было, скрыто. А вечное видно и в мутном зеркале современности (действие романа развивается, в основном, на рубеже XX - XXI веков).

Думается, что не последнее место в приобретении такой зоркости для автора заняло то, что и сама писательница, смотрит на нашу грустную действительность как бы “со стороны”. Родившись в семье

русских эмигрантов в Харбине (китайский “Париж” для “первой волны”), будучи воспитанной в одном из детских домов Читы, она едва ли кипела страстью “обустроить” советскую российскую действительность на предписанный свыше манер. Писала стихи, прозу, занималась журналистикой, издательской работой, а, страшная пропасть бытия все время была где-то рядом.

Ницше как-то сказал, что если ты вглядываешься в бездну, то не забывай, что и бездна вглядывается в тебя. Это, кстати, тоже один из сквозных мотивов романа. Никуда от этой бездны не спрячешься. Она в тебе. А вообще-то, к нему на редкость точно - в качестве эпиграфа – подходят стихотворные строчки самой 3.Бобковой / из поэтического сборника “Последние деньки тысячеле-тия” СПб., 2000 г./:

А в, бездне зеркала, –

                            как небо безграничной,

Увижу я себя усталой, безразличной,

С потухшим взглядом,

                                      никому не милым,

И даже не печальным, а унылым. /.../

И в бездне времени, - как небо,

                                           безразличной,

Я скоро растворюсь

                            и стану безграничной.

Это именно так. Зеркало и время. Как тут знаменитый фильм А.Тарковского не вспомнить! И вот зеркала отражают друг друга, являя призрачную картину российской реальности...

Есть в романе два очень привлекательных образа. Это матери главных героев -балованная, подчас капризная, но простосердечная мать Олега – Анна Макаровна,-и профессиональная нищенка, по-житейски смекалистая, но тоже незлобивая Матвеевна, как впоследствии выяс-няется, бабушка Татьяны. По ходу действия они случайно знакомятся и проникаются взаимной симпатией. А для автора эти героини – как некий оселок или лакмусовая бумажка, для проверки изображаемых событий “на человечность”.

В нашем жестоком мире Матвеевна погибает, да и Макаровна остается “не у дел”. Как, впрочем, и подавляющее большинство героев произведения.

Не так-то это просто – всматриваться в бездну. Читатель сам сделает выводы и обдумает впечатления. Мы же ограничимся еще несколькими строками 3.Бобковой:

Не видя ничего, не понимая,

В младенческом сознании души,

Не чувствуя, что ты уже у края,

И шаг последний легче совершить

В таком, блаженном мироощущенье,

Движеньем ложным, обретя полет.

Какое безоглядное паренье!

Летишь, летишь...

А свет уже не тот...

Да, свет уже не тот.

Точнее сказать – тот свет.

Да, свет уже не тот. Точнее сказать – тот свет.

г. Санкт-Петербург   

( вернуться к содержанию номера )