Вмонотонный шум улицы вдруг влетели новые звуки: звякнула
щеколда калитки, и Буян тут же залился радостным лаем.
– Кто-то из своих, – заторопился Егорыч к окну. Стряхивая
снег с шубки и шапки, на крыльце уже стояла Наталья. Буян волчком крутился
вокруг неё, подпрыгивал, пытаясь лизнуть в лицо. И в кухню он прошмыгнул,
кинулся, виляя хвостом, к Егорычу – погляди, кто к нам пришел! Наталья ласково
обхватила голову отца и, как бывало в детстве, прижалась носом к его щеке,
– Ну, здравствуй. На улице ветрище, а у тебя так тепло...
– Да только что печь истопил, теперь до вечера не остынет.
Сейчас согреешься, а у меня сегодня и щи знатные...
– Давай, давай, попробую. А я что приехала? Нынче, слышь,
сбор у меня. Будут все наши, да ещё Васильевы с ребятишками. Ёлку мы уже купили.
А ты приезжай пораньше, прямо с утра, ладно?
Она повесила шубку, поправила волосы и обернулась к нему –
ну, вся в мать, такая же курносая и большеглазая... Егорыч почувствовал, как
замерло сердце, а потом быстро застучало.
– А ты приезжай прямо с утра, – снова повторила Наталья. Он
ничего не ответил, зазвенел посудой, собирая на стол.
– Давай, я сама, – налив в тарелку щей, прошла к столу,
присела с отцом рядом. – Ты что молчишь?
Егорыч опустил голову, спрятал глаза за мохнатыми бровями.
– Нет, доча, уж вы нынче без меня…
– Как это без тебя? – глаза Натальи сердито вспыхнули,
подбородок дрогнул. – Послушай, отец, я обижусь: и жить ты ко мне не идёшь, и
Новый год в моём доме встречать не хочешь.
– Не шуми, не могу я.
– Да отчего не можешь-то?
– Хочу я с горьким годом в своём доме попрощаться, хочу из
своего дома его проводить.
На большую жилистую руку отца Наталья положила свою – и этим
всё было сказано. Лишь поздно вечером, всё в доме прибрав, засобиралась она
домой. Егорыч с Буяном проводили её до остановки автобуса, а потом медленно шли
назад – уже огни загорелись во всех домах, а ветер, умаявшись за день, спрятался
в сугроб и затих. В такой тишине ещё сильнее накатывается тоска...
В конце мая, когда земля, напоённая вешними водами,
обласканная солнечным теплом и птичьими песнями, захорошела, его Марья
неожиданно умерла. Во сне остановилось сердце, и, никого не потревожив, улетела
её душа в какие-то неведомые дали... И остался он в опустевшем доме один. Дети
уговаривали его переехать к кому-нибудь. У Фёдора, правда, большая семья, но
квартира трёхкомнатная. Мог бы и к Наталье – с десятилетней Танюшкой они вдвоём
живут. Но нет, пока ноги держат, никуда он из своего старого дома не уйдёт...
Дети и внуки приезжали к нему первое время чуть не каждый день, а потом,
конечно, всё реже. Да это и понятно: все живут в центре, надо с двумя
пересадками ехать. Вот и сегодня Наталья целый час, наверное, добиралась.
…На другое утро солнце снова засветилось в окнах, а вечером
уплыло за горизонт. Земля вращалась, время отсчитывало свои минуты, часы и дни.
И вот наконец старый год пришел в дом к старому человеку – попрощаться и
прощения попросить. Егорыч встал раньше петухов, солнце ещё подрёмывало в
сосняке за речкой. Он тщательно умылся, покурил трубку и затопил печь – за ночь
даже кухня продрогла и будто сердилась на него за это.
– Потерпи ещё немножко... – приговаривал он, подкладывая в
печь поленья. Потом взял большое ведро и вышел во двор. Услышав стук двери,
пулей вылетел из своей будки Буян, преданно ловя взгляд хозяина.