журнал писателей России

ПОЭТИЧЕСКИЙ ДЕД

Дед Аким, открестьянствовав в колхозе своём, от перестройки лопнувшем, страсть как полюбил стихи. Особенно теперь, когда не напрягал его больше настырный бригадир Сухорученков, чтобы топал на ферму засветло навоз убирать, а после быть там и за рабочего, и за сторожа, и любую другую работу делать, поскольку по возрасту и малограмотности на самой малой должности числился.

С одной стороны, поспокойней вроде житуха его стала, но, с другой, будто дни покороче сделались, а года шибчей под горку покатились. Жаль, часто вздыхал он, мало я книжек на своём веку прочёл. По молодости-то в праздные дни вместе с мужиками деревенскими самогонкой заливался да баловством и дурью тешился, искровянив иной раз по пьяни своих же дружков-собутыльников, но времечко прошлое не воротишь. И хоть глаз свой нацеливал на полюбившуюся книжицу в каждый свободный час, да глаз стал не тот, тоже отдыха просит, как очки ни цепляй. Особенно полюбились ему подаренные клубной библиотекаршей Серафимой стихи про бойца Василия Тёркина, преподнесённые к прошлогоднему Дню Победы.

«Ох, и душевно писано», – восхищался он, читая и перечи тывая их помногу раз. Целые главы уже наизусть запомнил. Стих лёгкий, простой, понятный, говаривал, сидя у окна, бабке своей Евдокии. Та слушала, конечно, головой кивая, складно, мол, настрочено, но не бездельничала и потому не забывала и дедка по хозяйству озадачить.

– Забор, погляди, вот-вот за сараем повалится. Ты под пёр, а Лизка об его вчерась почесалась – и подпорку ту обломала. Поправить надобно, и хилую не ставь... .

– Чёртова коза, – заругался Аким. – Зловредней не встречал. Так и норовит напакостить. На прошлой неделе штакетник соседский рогами своими отогнула и на Захаров участок пролезла. Две грядки ему потоптала, покуда хватился.

– Поменьше бы книжки читал, вот и оставил Лизку без пригляду. Мне теперича и в магазин не выйти. На Захаровом месте я бы за потраву ещё взыскала.

– Будя, будя, – замахал на неё Аким. – Первачом угощу по-соседски. Он тоже в запрошлый год сенцом у меня раздобылся, а про то не вспомянет, – и недовольный попрёком пошёл укреплять

забор.

Подперев его двумя крепкими лесинами, попробовал плечом и, погрозив кулаком Лизке, смирно лежавшей у кола на привязи в уголке участка, окликнул проезжавшую мимо по дорожке на велосипеде клубницу Симу, молодую, краснощёкую бабёнку в нарядном цветном сарафане. Та остановилась и, сняв заплечную сумку, подошла к забору.

– Аким Трифоныч, кстати что встретились. Мы библиотеку клубную ликвидируем. Слыхали небось? Ничего не поде лаешь, – грустно вздохнула она, – некому содержать. Я тут вам ещё две книжки стихов припасла, вы же их почитатель.

– Смотря какие, – словно знаток большой, сделал дед серьёзное лицо, стряхивая с плеча древесную кору.

– Хорошие, не пожалеете, когда прочтёте. Это классики наши.

– Классики? – переспросил Аким. – Ну, давай тогда, ознакомлюсь.

– Вот, – поднялась на цыпочки низенькая Сима, передавая ему два нарядных томика. – Это Есенин, а второй – Рубцов. Знаменитые оба.

– Про Есенина слыхивал, правда, не читал, а Рубцова вовсе не знаю.

– Замечательный поэт, считайте наш, крестьянский, жизнь тоже закончил трагически, как все большие поэты.

– Спасибо тебе, Симочка, что так заботишься о старике. Лучшего подарка мне и не надо.

С того дня Аким оторваться не мог от этих двух книжек. Забывал и про еду и на хозяйство своё немудрёное рукой махнул. С утра как поднимется, так и сидит у окна не разогнувшись, только губами шевелит, строчки про себя повторяя.

– Ты бы хоть молочка попил, – упрашивает его бабка, – или супцу давай похлебаем, отощал ведь...

– Отстань! – на неё цыкает или, прочитав очередной лист, головой покрутит и, сняв очки, руками разведёт. «Вот это да! Вот это стих!» – только и слышно в избе. И ничего другого не видит и не слышит Аким, кроме того, что вычитал и чем наполнилась его очарованная душа. Даже мир, такой обыденный и привычный, окружавший его с малолетства и потому казавшийся простым фоном, на котором проходила его жизнь и жизни других селян, стал вдруг объёмным, несравненно более близким и пронзительно родным, чего он ранее за собой никогда не замечал.

– Господи! – отложил Аким прочитанные томики. – Да что это со мною сделалось? Будто родился я заново, только куда всё прожитое дешь?

– Чокнешься, Акимушка, – запричитала Евдокия, глянув на его просветлённое лицо, – точно чокнешься. Погубят тя книжонки эти. Дай лучше уберу от греха подале...

– Нет, мать, не чокнусь, а вот нутром точно чище стал. Всю дрянь в себе соскрёб. Даже дышится легче. Такое

прочёл, чего за всю жизнь не читывал. Теперича человеком себя назвать могу, а раньше был скотом говорящим.

– Окстись, старый, – опасливо перекрестилась Евдокия, – Бога-то не гневи...

– Вот отстоится во мне, что впитал, тебе тогда порасскажу.

В конце лета от Зойки, внучки их, в Питере проживающей, письмецо они получили. Сообщила, что благополучно сынка родила, весом четыре кило, и ждёт их к себе в гости. Мужейный, Павел, служит прапором в милиции, дали им аж две комнаты в коммуналке.

– Ого, богатыря выносила, – просиял Аким. – Съезжу, погляжу на свовоправнука.

– А я? – заикнулась было Евдокия.

– Куды Лизку свою денешь? С собой, что ль? – подколол её дед. – Возвернуся, тогда ты к ним и махнёшь. Всего-то дня на три. Мне бы надобно поэтов питерских послухать. Может, чево но вого зацеплю.

– Охо-хо, – покачала головой бабка. – Ты, видать, точно на старости лет свихнулся.

Собрался дед споро, медали свои на пиджачишко, от времени порыжевший, нацепил, чемоданец в руки и – был таков. До станции добирался по скверной, ухабистой и пыльной дороге в грузовом “Газоне” пару добрых часов, но к поезду успел. Евдокия на всякий случай телеграмму отбила – встречайте деда, не то ещё потеряется.

Встречать пришёл Павел, рослый, веснушчатый увалень с белёсыми бровями и ресницами, похожий на бывшего колхозного тракториста – Мишку Булюкина, только пошире в плечах. Стараясь придать своему лицу солидности, морщил лоб, но выглядело это чуток смешно. Сунув Акиму сухую и твёрдую ладонь, сдержанно поздоровался. «Здоров ментяра» – сообразил дед. – «Тоже из сельских видать. Конопат шибко».

– Чётко определил меня, – моргнул довольный Аким.

– Проще простого, – усмехнулся прапор. – По словесному портрету. Навык имеется, – и ответно отсемафорил деду повеселевшим от комплимента взглядом. – Идём, – и, легко подхватив дедов чемоданец и придерживая самого дедка за локоток, повёл через встречный людской поток к станции метро.

От шума проносящихся машин, снующего повсюду народа, домов, магазинов у деда зарябило в глазах. Когда же спустились по эскалатору вниз, и загрохотали подходящие электропоезда, и их стиснула хлынувшая толпища, Аким и вовсе почувствовал себя оробевшим и не отпускал уже руку Павла.

– Долго нам ехать? – спросил он, как спрашивают, когда терпят из последних сил.

– Не очень, – ответил Павел.

– Выходим на Дыбенко, а там пешком до Искровского.

Продолжение читайте в журнале...

Юрий МАКСИМОВ

( вернуться к содержанию номера )