|
* * *
Ф.Сучкову
Моя душа обнажена,
как поле после половодья.
Забором не окружена.
А кони в стойлах рвут поводья,
а кони скопом – на поля,
у них подкованы копыта…
О погодите же, –
земля
ничем растущим не прикрыта!
Пока не тронулась трава,
покуда нет заслона дерна,
даруйте же земле права
баюкать без помехи зерна.
И – лето будет впереди,
и ветер окунется в жито,
и от живой земной груди
отскочит мячиком копыто.
1965
* * *
Мы к утвержденью склонны по природе,
мы к отрицанью склонны по уму.
Наш ум найдет изъян в любой погоде
и так спешит придраться ко всему!
Вздыхаем мы: «Ах, судьбы человечьи!»
и тяготы дорожные корим,
Но взваливаем рюкзаки на плечи
и вновь дороги трудные торим.
Вот юноша, неопытный и пылкий,
себя с пеленок скептиком зовет.
Он о работе говорит с ухмылкой,
услышав о великом, он зевнет.
Он склонен жить не долее амёбы,
но молотком вбивает в стену гвоздь
не для того, чтоб вешаться,
а чтобы
туда свое пальто повесил гость.
В любовь, конечно, юноша не верит.
Он по приказу сердца своего
с мимозой мнется у девичьей двери,
а думает, что это - баловство,
что просто время весело проводит…
Но жизнь мудра - она умеет ждать.
Оно, как зрелость, к юноше приходит –
высокое уменье утверждать.
1964
* * *
Полюби меня всерьез.
Не до стона, не до слез,
Не до дрожи огневой,
Не до страсти роковой,
Не до ревности глухой,
Не до нежности слепой…
Полюби до пониманья.
До великого молчанья
Полюби.
1963
* * *
Розовощекий и курносый,
с пушком над пухлою губой,
мне мальчик задает вопросы –
так, будто он вступает в бой.
В его глазах насторожённых
я, словно в зеркале, видна.
Как родники в лесах зеленых,
они – прозрачные до дна.
Я полуправдою удобной
их не посмею замутить.
Пусть паутиночке подобна
меж нами тоненькая нить,
пусть притаилось в них презренье,
я верю, верю: нет, не зря
там зародилось озаренье
и мыслей плещутся моря.
И к берегам мечты исконной
из этой глуби голубой
я уплываю окрыленной
и небо уношу с собой.
1961
* * *
Экспериментом быть легко ли!?
А мы – сплошной эксперимент.
Всё – опыт: обученье в школе
|
и километры кинолент.
Изобретатель-век
над нами,
колдует, расстегнув пиджак.
Идем то вверх, то вниз ногами,
и всё нам кажется – не так.
Не каждый
поиск принимает.
Один – мечтой таранит синь,
другой к бутылке приникает,
опустошеннее пустынь.
Хватало и огня, и дыма.
Но оглянись, но погляди:
Дорога та неистребима,
Что протянулась позади.
1965
* * *
Друг шепнул мне:
«Сегодня, в десять…»
Ветерок прилетел на мол,
из-за туч появился месяц,
а любимый мой – не пришел.
Я себе искусала губы,
целый час простояв одна,
и решила, что он не любит
и что я ему не нужна.
У меня подруга спросила:
«Что с губами? Как из огня!?»
Я ответила: «Это милый
крепко так целовал меня».
1947
* * *
На белом свете ты живешь
отдельно от меня.
Как прежде, сеешь ты и жнешь
отдельно от меня.
Мережу ставишь ты на дно
отдельно от меня.
Ты воду пьешь и пьешь вино
отдельно от меня.
Отдельно ешь и хлеб и соль,
встречаешь свет дневной…
И только боль, одну лишь боль
ты разделил со мной.
1964
ФУНДАМЕНТ
Так исстари велось, что поначалу
не город для людей – наоборот.
Пока его поднимут из болот,
пока дорогу выведут к причалу, -
не потом, кровью изойдет народ.
На смерти, на чахотке, на костях –
так города росли во время оно.
А после рисовали их влюбленно
художники. И краска на кистях
была светла, ложилась умиленно,
и радость поселялась на холстах.
Мне кажется порою,
что в углах
домов старинных ленинградских
сырость
лишь оттого так прочно поселилась,
что прошлое навек у них в гостях –
«на смерти, на чахотке, на костях»!
1972
|
