журнал писателей России

Андрей ГРУНТОВСКИЙ

“… это память расплескалась на мои черновики…”

( о стихах Владимира Морозова )

Владимир Морозов. На первый взгляд - какая непрописанность… Набросок к фреске, черновики к искомым гениальным строкам… Второе, за что цепляется глаз – и, наверно от того и не прописано до конца, – детское восприятие. Из стиха в стих:

Лирика Владимира Морозова, пожалуй, и есть этот пусть скупой и мужской, но плач по России “за всех…”. В этом детском взгляде (и детском плаче) есть несколько пластов: “ведь старый, что малый”. Работу по завершению как бы не прописанного полотна читатель обречён сделать сам:

Книга Морозова “Поле” открывается запевом малиновки “на погосте”, и горек запев её:

Если бы морозовская малиновка (а никакая другая птаха здесь не подходит!) пела где-нибудь в другом месте, то мы увидели бы лишь некую “оптимистическую” лирику, но автор, возможно не осознавая, ставит единственно правильный адрес: “погост”. Хотим мы того или не хотим, но этим вскрывается подсмысл: “Россия на погосте”… но Россия не умерла, пока над ней поёт малиновка! Образ рубцовского ряда… Но вот уже чисто Морозовское: “бросьте”. Именно вот это русское и хлёсткое – бросьте!

А между тем образ погребённой России ужесточается (кстати, такой морозовский ход – через запятую, одним предложением длиною в стих…):

Опять характернейший образ России-погоста в народной духовной, рубцовской трактовке. “Покой-погост” (в народном сознании: и в мире, и на кладбище мы лишь гости, ибо впереди – жизнь вечная), покой – никак не смерть: у Бога нет мёртвых, и погост – сосредоточение упокоенного русского народа… – лучшая половина бессмертной Руси.

Ряд образов, пожалуй, и затянулся. Ещё немного, и стих превратиться в рассыпающийся набор слов, но…

Неожиданно и сильно, что и вытягивает весь ряд: малиновка, погост, изба, поле, дорога, покой, нищенка, кровь, суглинок.

Кажется, не совсем точно… но образ заработал, морозовская малиновка высвистывает на погосте:

Если Рубцов видел себя отроком, скачущим по холмам Отчизны (впрочем, рубцовский герой пребывает во всех возрастах), то морозовский образ – это малый ребёнок беззащитный, едва живой, среди заброшенности и тишины:

Но за этим есть и другое, чем так дорожит автор: некий потаённый истинный взгляд на Россию, доступный лишь взгляду ребёнка:

Рай земной и в нём же - небесный – истинная Россия, укрытая в детской памяти и уже недоступная нынешнему бытию.

У Владимира Морозова даже случилась целая “Книжка без картинок”, ошибкою попавшая в серию “стихи для детей”. Нет, это, конечно, стихи для взрослых (ну и для детей кое-что), но главное – для взрослых. Более того – для будущего… Ради чего, собственно, и стоит…

Да, непрописанность… неточность, как бы детское непонимание мальчонки, блуждающего по раю, ершистость до хулиганства (безобидного, детского – отнюдь не есенинского)… Но сбереженная чистота… предчувствие Бога, который, где-то рядом, здесь, – в раю, но который неведом… Впрочем, эта “слабость” - сильная сторона поэзии Владимира Морозова. Есть и другая…

Тяжела безысходность, примявшая в 90-е годы и нашу поэзию тоже. Каждый нёс её в меру сил:

Последнюю книгу Владимира Морозова можно бы было назвать “Пробуждение” или “Покаяние”. Но ни покаяние, ни пробуждение не окончательно ещё, ибо широко поле, как сама Русь… И “жизнь прожить…” Есенинско-рубцовская линия в поэзии Морозова не всегда ясна… К ней шел поэт непросто… и дошел ли? Да и шел ли? – Нет, искал свою тропку. Но русская поэзия упрямо выводила его к рубцовским вехам… Они поставлены посреди поля гением “прошедших здесь крестьянских поколений…” И уклониться от них нам не дано.

( вернуться к содержанию номера )