журнал писателей России

Григорий ЕЛИНЕР,
Сергей МАКАРОВ

свет воспоминаний

При каждой нашей новой встрече мы, авторы этой статьи, всегда с удовольствием вспоминаем детские и юношеские годы наши, в которых мы шли бок о бок по этой не всегда ровной дороге, которая именуется коротким словом «жизнь». В середине прошлого столетия мы оба проживали в большой коммунальной квартире на улице Каляева (ныне Захарьевская). Разница в возрасте между нами незначительная, и мы, естественно, очень сдружились и, как сейчас вспоминаем, за всю жизнь ни разу не поссорились.

Тяга к поэзии у нас тоже появилась практически одновременно, мы читали друг другу новые наши стихи, иногда споря по каким-то строчкам, которые нам казались чем то удивительным и, уж точно, не похожим на стихи других поэтов. Само слово «поэт» нам казалось чем то великим, весомым, в высшей степени похвальным, как бы сейчас сказали, престижным. Однако оба мы подспудно ощущали явную нехватку литературных знаний и поэтического умения, да и кроме того очень хотелось не только других посмотреть, но и себя показать. Наверное, поэтому, а скорее всего, именно поэтому мы стали ходить на занятия кружка юных поэтов, которые происходили на Фонтанке, 59, в помещении редакции газеты ленинградских пионеров и школьников “Ленинские искры”. Руководили нашим кружком попеременно Вольт Суслов, Иль Туричин, Геор гий Васильев, Игорь Ринк… Вот тут то, в яростных спорах о поэзии, мы и учились друг у друга, как надо писать стихи и главное – о чём. Частенько вспоминаем многих наших товарищей по перу: Виктора Максимова, Юрия Паркаева, Сергея Мечика (в дальнейшем он взял фамилию мамы и стал прозаиком – Сергеем Довлатовым), Анатолия Хороша, Бориса Зельдина, который гораздо позже эмигрировал в США и стал там известным художником. Несколько раз на занятия нашего кружка заходил огненно рыжий, импульсивный Ося Бродский, который почему-то вечно спешил куда то.

С занятий кружка мы обычно возвращались домой втроём: сначала шли до улицы Рубинштейна, где Жил Серёжа Мечик-Довлатов, а затем уже вдвоём возвращались в нашу коммунальную квартиру, где ждали нас несделанные уроки по математике, алгебре, геометрии, в которых было так мало поэзии…

Надо сказать, что в то время (1955 1958 гг.) Серёжа Довлатов писал не прозу, а стихи и был весьма щедр на экспромты. Как то зимой мы втроём шли по Невскому проспекту в кинотеатр “Титан”, чтобы посмотреть новую картину, и увидели на улице у входа в кино театр совершенно посивелого от инея лотошника, который продавал мороженое. Серёжа Довлатов щедрым жестом купил три порции и угостил нас, но мороженое было настолько твёрдым, что мы на прасно силились вонзить в него наши крепкие зубы, не знающие ни кариеса, ни “Орбита”. Сергей тут же выдал поэтический экспромт:

Мы смеялись от всей души, и нам думалось, что мы обладаем каким то сверхъестественным даром.

В кино мы уже не пошли, видимо, не хватило денег, и каждый рассказывал что то интересное, читал взахлёб свои стихи, сколько мы тогда сделали кругов между нашими домами – трудно вспомнить.

Серёжа Мечик-Довлатов был ярым болельщиком команды “Зенит” , и в своих поэтических сказочках он частенько касался футбольной темы. Вспоминаются такие строки:

Серёжа очень любил турпоходы, и образы природы лирично и с юморком появлялись в его стихах:

Первое его опубликованное стихотворение на страницах “Ленинских искр” было о коте:

Несколько раз мы бывали у Серёжи дома, где он проживал, как и мы, в коммуналке, с красивой, доброжелательной и хлебосольной мамой армянкой, всегда красиво накрывавшей стол и расспрашивавшей о наших успехах на поэтическом поприще. В комнате у Серёжи было много различных поделок. Он любил мастерить из еловых шишек, веток, корней фигурки животных и людей. Нам обоим вспоминается почему то стиляга в ярком матерчатом галстуке, с коком, стоящим торчком, и на больших каблуках платформах.

Со вторым будущим классиком – лауреатом Нобелевской премии Осей Бродским мы встречались чаще уже не в редакции “Ле нинских искр”, а в редакции молодёжной газеты “Смена”, в литературное объединение при которой мы стали ходить после окончания школы, по уже протоптанной нами дорожке всё на ту же Фонтанку, 59. Редакции находились в одном коридоре. Руководил этим объединением сначала Игорь Ринк, а затем долгое время Герман Гоппе. Наши товарищи по перу были очень разными творческими личностями: тот же Юра Паркаев, который вскоре переехал жить в Москву, Валентин Устинов, Всеволод Луговской, Альберт Азизов, Борис Зельдин, Наум Синдаловский, ныне здравствующий. Почему-то вспоминаются его отдельные яркие строчки:

Володя Евсеев был любимым оппонентом Оси Бродского, и их словесную литературную перепалку мы всегда слушали с величайшим удовольствием. Ведь они были старше нас, а в этом возрасте особо чувствуется даже пара лет. Ося Бродский увидел свои первые напечатанные стихи в газете “Смена”. Это были стихи о напряжённом послевоенном времени:

Помнится, Ося Бродский прочитал на очередном занятии в пятницу стихи, опять же посвящённые памятникам, которые похвалил даже Володя Евсеев, а мы частенько повторяли вслух понравившую ся концовку стихотворения:

В этих стихах нам чувствовалось что то бунтарское. Направленное против чего то, что нам мешало... Однажды перед курсантами мореходки выступало наше литературное объединение “Смена”, вечер проходил во Дворце культуры моряков. В перерыве к нам подходили курсанты, мы говорили о стихах, о литературе, строили из себя знатоков… Отец Оси Бродского, Александр Бродский, фотограф, – сделал не сколько снимков. На одном из них мы были сфотографированы с курсантами. Он сказал, что этот снимок будет опубликован в газете то ли “Морской флот”, то ли “Речной флот”. Эх память, ты всё таки уже несколько дырява.

Пересекались наши творческие и жизненные пути и с третьим классиком русской литературы – с Николаем Рубцовым. В то время как мы были “крупными фигурами” и всегда выглядели старше своего возраста, Коля производил впечатление физически слабого человека, хотя был жилистым и даже любил подраться. Он кутал свою тощую шею длинным шарфом. Прозвище “шарфик” нравилось Евгению Евтушенко, и он так и звал Рубцова ласково “Шарфик”.

Хочется вспомнить две наших встречи, которые мало известны в достаточно известной и трагической биографии Н. Рубцова. Летом 1962 года на Моховой, 20, в помещении редакции журнала “Звезда”, проходил вечер молодых поэтов, когда мы читали наши стихи, а представительное жюри отбирало их для публикации в журнале. Рубцов опоздал на этот вечер, пришёл к самому концу, когда уже все изрядно подустали, но слово Николаю было дано, ибо он был включён в список, а план, как известно, в то время был весьма часто важнее смысла. В тот вечер Коля читал юмористические стихи, из которых нам за помнилась почему то лишь последняя строчка:

Наверно, она запомнилась нам именно потому, что Рубцов после прочтения этой строчки низко склонил свою лысеющую голову, и все засмеялись. Последняя моя (Сергей Макаров) встреча с Рубцовым была осенью 1970 года в Москве, где я гостил у Юры Паркаева. Рубцов встретился возле издательства “Совет ская Россия”, он выглядел особо похудевшим, утомлённым, каким то подавленным… Я сказал: “Коля, как ты похудел!”, и он ответил: “Я не похудел, я помертвел”. Через несколько месяцев из Вологды пришла трагическая весть: Николая Рубцова убили...

Мы написали эту статью воспоминание об этих трёх классиках, оставивших заметный след не только в русской, но и мировой литературе, ибо они отличались своим собственным почерком, о котором судить искусствоведам. Нам же хотелось запечатлеть в памяти читателей то, что им не известно, а именно истоки поэтических начинаний и, конечно, отразить время, которое всегда присутствует в творчестве одарённых людей.

( вернуться к содержанию номера )